— Духи с нами! — напомнил один из спутников. — Если бы не эти камни, много было бы ещё работы над Мышеедами.
Девушка посмотрела вокруг и с удивлением увидела самых сильных воинов враждебной стороны, раздавленных обломками скал.
«Кто их?» — хотела спросить она, но вдруг заметила Рынто, который так и остался у стены, пригвождённый огромною стрелою.
Жестокая радость зажглась в её глазах, и, подобрав копьё, валявшееся на земле, она подскочила к своему бывшему притеснителю так быстро, что рука Ваттана упала с её плеча.
— Помнишь белого оленя? — сказала она ему в упор. — Теперь ты нанизан, как жаркое на вертеле…
Рынто был ещё жив; он взмахнул руками, как птица с подбитыми крыльями, и, сделав отчаянное усилие, вырвал стрелу из расселины камня, даже сделал один колеблющийся шаг вперёд, по направлению к девушке. В это время сверху послышался тот же свист, что прежде. Большой камень упал прямо на голову последнему Мышееду, расколол её, как спелый плод, и отлетел в сторону, обрызганный кровью и мозгом. Все подняли головы. На самом краю скалы, весь освещённый лучами заходящего солнца, стоял Гиркан. И он показался Мами действительно воплощением горного духа, владетеля и мстителя этих безмолвных мест.
Глава 12
Победители разбили лагерь у подножия Щелеватой сопки. Молодые люди поставили походную палатку Мами, закололи оленей и приготовили ужин. Усталое стадо паслось на соседнем моховище под присмотром двух добровольных стражей. Каррита отыскала в скудном багаже Мышеедов кое-какие остатки палаток своего племени и соединила их все вместе в виде большого навеса над четвероугольным спальным пологом Мами. В довершение всего поздно вечером подъехал Камак, который, отыскав на полдороге следы своего украденного стада, не вытерпел и, оставив обоз сзади, помчался догонять отряд.
На дворе давно стемнело. Почти все воины, утомлённые походом и приключениями дня, спали. Но в палатке ещё горела жировая лампа. Передняя пола была слегка откинута, открывая доступ свежему воздуху. Камак сидел на хозяйском месте справа. Мами сидела рядом, рука старика всё время лежала на широком меховом рукаве дочери, как будто он боялся, что она опять может неожиданно исчезнуть.
Ваттан сидел справа на почётном месте. Поближе к выходу сидели Колхоч и Каррита. Девочка, впрочем, незаметно для самой себя, тоже заснула, и голова её опять покоилась на коленях её друга, который терпеливо сидел и не делал ни одного движения, чтобы не спугнуть её отдыха.
— А серый с подпалинами? — спросил Камак, слегка повернув лицо к дочери.
— Съели! — неохотно сказала девушка.
Камак переменил положение, как будто ему неудобно стало сидеть.
— А чёрный упряжной?
— Убежал неведомо куда!
Он расспрашивал её о потерях стада и при каждом новом сведении всё более убеждался, что значительная часть его богатства исчезла.
— Оставь, старик! — сказал наконец Ваттан, который сгорал от нетерпения, слушая этот однообразный перечень, и хотел перейти к делу, для него несравненно более важному. — У меня большое стадо!
— Не моей семьи тавро! — возразил Камак с упрямой привязанностью оленевода к собственному стаду, унаследованному от отца и деда.
— Смешаем вместе оленей! — утвердительно сказал Ваттан. — У наших стад будут два отца…
— А с шатром что сделаю? — спросил Камак угрюмо.
Семейные очаги оленных людей были непримиримы, и когда две семьи сливались вместе, одна из них должна была бросить на произвол судьбы свой шатёр, домашние принадлежности и идолов.
— Мой огонь останется без кормильца, — продолжал Камак. — Придётся нам жить на твоей удаче и еде.
Ваттан подумал немного, потом решительно тряхнул головой.
— Пусть Ватент сердится, — сказал он, — но если зовёшь, пойду в зятья в твой дом.
Лицо Камака смягчилось. Лучше такого приёмного зятя нельзя было отыскать на всей земле между трёх морей. Однако, прежде чем ответить, он посмотрел на лицо Мами. Оно было озабочено и как будто печально. Девушка весь вечер хранила необыкновенную задумчивость и даже неохотно отвечала на задаваемые вопросы.
— Я стар! — наконец сказал Камак. — Вот настоящая хозяйка.
Последние события пробудили в его душе совершенно, новое смирение.
— Ты знаешь! — с гордостью продолжал старик. — Мы из памятливой семьи. Я помню имена восьми поколений, а она одна дочь. Она приносит жертву домашним богам, колет оленей, в её чреслах всё будущее потомство…
— Она моя добыча! — снова сказал Ваттан, как на месте побоища.
Мами вдруг очнулась от своей думы.
— Пойдём со мною! — сказала она молодому оленеводу. — Я скажу тебе.
Они вылезли из-под полуприподнятой полы. Ваттан почувствовал, что наступает торжественная минута, ибо девушки оленеводов любили кончать объяснения с своими искателями на вольном воздухе, вдали от нескромных глаз.
— Посмотри на небо, Ваттан! — сказала девушка после короткого молчания.
Вечер был необычайно тих, ночной воздух был прозрачен и чист, на небесах мерцали только крупные звёзды — знак того, что ясная погода установилась надолго.
— Вот Юлтаят! — сказала девушка, указывая рукой на Ориона. — А вон Шесть Сестёр! — продолжала она, указывая на Плеяд.
— Я знаю звёзды, — сказал Ваттан с удивление. Он не понимал, к чему клонятся речи девушки.
— Видишь, бегут, а он гонится с луком… Вот и стрела летит! — она протянула руку по направлению, к Альдебарану. — Всё равно не догнать. Они быстрее.
— Какое нам дело? — возразил Ваттан с неприятным чувством. Он вдруг вспомнил, как он догонял и не мог догнать Мами на бегу.
Мами продолжала глядеть на звёзды и вдруг запела тихим голосом старинную песню или легенду:
Юлтаят с кривой спиной
Пришёл свататься к Шести Сестричкам,
Они говорят: нам тебя не нужно.
Ты велик и тяжёл.
Нам нужно ровню!..
— Я служу Сёстрам! — прибавила она, перестав петь. — Они на меня зарок положили.
Голос её был тих, но совершенно внятен.
— Зарок? — переспросил Ваттан с сомнением в голосе.
Он ещё не понимал, к чему клонят речи Мами, но и здесь остался верен своему недоверию к духам и всему сверхъестественному.
— Знаешь ты, как я на свет родилась? — продолжала девушка с возрастающим волнением. — Мою мать задушил Ивметун. Я одна осталась, маленькая, хилая, — одна как перст. Даже не росла совсем, как дерево с чахлым корнем. Девчонки бегают, а я в пологу сижу. Им жарко, а мне холодно. Они смеются, а я плачу…
— Бедняжка! — сказал Ваттан сочувственно.