Не говори никому. Беглец - читать онлайн книгу. Автор: Харлан Кобен cтр.№ 4

Короче, если вспомнить, что творится на работе, моя жизнь явно напоминает шоу «Семейка Осборн».

— Без проблем, — отозвался я. — Как раз хотел посмотреть новый диснеевский мультик.

— Ой, он замечательный! Не хуже «Покахонтас».

— Вот и отлично. А куда вы собрались, если не секрет?

— Очередное дурацкое мероприятие. Теперь лесбиянки в моде, и наша общественная жизнь стала чересчур бурной. Порой я даже жалею о временах, когда приходилось прятаться по туалетам.

Я заказал себе пиво. Не надо бы… а, ну ладно, одно — не страшно. Шона последовала моему примеру.

— Итак, ты расплевался с этой, как ее там…

— Бренди.

— Точно. Классное имечко! У нее, случайно, нет сестренки по имени Виски?

— Мы всего лишь пару раз встретились.

— Я рада, она мне совсем не нравилась — ни рожи ни кожи. У меня для тебя есть кое-кто получше.

— Нет, спасибо.

— У нее потрясная фигура!

— Перестань сватать мне своих подружек, Шона. Пожалуйста.

— Объясни — почему?

— Помнишь ту, последнюю?

— Кассандру?

— Ее.

— И что с ней не так?

— Все так, кроме одной маленькой проблемы, — она лесбиянка.

— О господи. Бек, ты просто шовинист какой-то!

Зазвонил мобильник Шоны. Она откинулась в кресле и, разговаривая, изучала мое лицо. Затем, рявкнув что-то резкое, отключилась.

— Мне пора бежать, — вздохнула она.

Я махнул официанту.

— Заходи завтра вечером, — предложила Шона.

— Что, у лесбиянок нет никаких планов? — притворно удивился я.

— У меня нет. Зато твоя сестра приглашена на официальный прием в доме Брэндона Скоупа.

— А ты почему не идешь?

— Мы не хотим бросать Марка две ночи подряд. Линда не может не пойти, она руководит фондом. А я взяла отгул. Приходи, ладно? Закажем чего-нибудь поесть, посмотрим с Марком видео.

Завтра — годовщина. Будь Элизабет жива, мы бы процарапали на нашем дереве двадцать первую линию. Возможно, это прозвучит странно, но «особые дни» — годовщины, праздники, дни рождения Элизабет — пролетали для меня незаметно. Я загружал себя на полную катушку и просто не успевал страдать. Будни — вот что было самым страшным. Когда я щелкал пультом телевизора и натыкался на «Шоу Мэри Тайлер Мур» или «Ваше здоровье!». Когда рылся на полках книжного магазина и замечал новый роман Элис Хоффман или Энн Тайлер. Когда слушал «Фор топс» или Нину Симон…

— Я обещал зайти к матери Элизабет, — сказал я.

— О, Бек… — Шона была готова возразить и все же сдержалась. — А послезавтра?

— Непременно.

Шона схватила мою руку:

— Ты не пропадешь опять?

Я не ответил.

— Я люблю тебя, сам знаешь! В смысле, если бы мне вообще нравились мужчины, ты был бы первый на очереди.

— Я тронут, — ответил я. — Честно.

— Не убегай, не замыкайся в своей скорлупе! Говори со мной хоть иногда. Будешь?

— Буду, — сказал я. И это была неправда.

* * *

Подумать только, я чуть не стер это сообщение!

Мне приходит столько всякого мусора, ну, вы знаете, того, что называют спамом, что рука почти машинально нажимает клавишу «Удалить». Обычно я читаю адрес, и если сообщение от кого-то из знакомых или из больницы — прекрасно. Нет — до свидания.

Я сел за стол и просмотрел расписание. Не продохнуть. Впрочем, как и всегда. Крутанулся на стуле и занес над клавиатурой «удаляющий» палец. Всего лишь одно сообщение, то самое, о котором оповещал Симпсон. Я кинул беглый взгляд на адрес и задержался на первых двух буквах темы.

Что за черт…

Экран был отформатирован таким образом, что я видел только эти две буквы и адрес отправителя. Совершенно незнакомый адрес: какие-то цифры и @comparama.com.

Я прищурился и нажал кнопку, сдвинув окно вправо. Каждое нажатие кнопки выводило на экран всего одну букву, в такт нажатиям бухал мой пульс, сбивалось дыхание. Я ждал, не отрывая пальца.

Когда все буквы появились на экране, я снова прочел тему, и в груди похолодело.

* * *

— Доктор Бек?

Я не мог разлепить губы.

— Доктор Бек?

— Минуточку.

Ванда заколебалась. Несколько секунд я еще слышал в интеркоме ее дыхание, потом она отключилась.

Я не мог оторвать глаз от экрана.

Двадцать одна линия. Я уже четыре раза сосчитал.

Чья-то дурная, жестокая шутка. Я почувствовал, как пальцы сжимаются в кулаки. Знать бы, что за сволочной сукин сын прислал это идиотское сообщение. В Интернете невероятно легко сохранить анонимность; для подлеца, которому посчастливилось жить в наш технический век, нет лучшего укрытия. Но вот какая штука: не так уж много народу знает о нашем дереве и о годовщине. Журналисты и то не докопались. Знают, конечно, Шона и Линда. Элизабет могла поделиться с родителями и дядей. А кроме них…

Что же все это значит?

Нужно было немедленно прочесть само сообщение, однако что-то меня удерживало. Дело в том, что я думаю о Элизабет гораздо больше, чем кажется со стороны. Я никогда не говорю о ней или о случившемся. Люди, наверное, считают меня очень сдержанным и суровым; они уверены, будто я не желаю принимать соболезнований, переживаю горе, как настоящий мужчина. Ерунда, дело совсем в другом. Разговоры о Элизабет ранят, и очень сильно. Я словно опять слышу ее последний крик, вновь передо мной встают вопросы, на которые никто не знает ответа, вновь одолевают мысли о том, что было бы, если бы не… Мало вещей на свете ранит так же больно, как это «если бы не…». Возвращается и чувство вины, и мысли о том, что кто-то другой — сильнее, смелее, — возможно, смог бы ее спасти.

Говорят, горе осознается не сразу. Первый шок мешает адекватно воспринимать реальность. И это тоже ерунда. По крайней мере, в моем случае. Я понимал все совершенно четко с того момента, как нашлось тело Элизабет. Я знал, что никогда не увижу ее снова, что никогда больше не обниму, что у нас не будет детей и счастливой старости. Знал, что это конец, что возврата к прошлому нет и ничего нельзя исправить или изменить.

Я тогда сразу начал плакать. Я плакал, не замечая этого, почти неделю без остановки. Я никому не давал до себя дотронуться, даже Линде или Шоне. Я спал на нашей с Элизабет кровати, зарывшись с головой в ее подушку, вдыхая ее запах. Я открывал платяной шкаф и прижимался лицом к ее одежде. Это не утешало, даже наоборот. Но запах Элизабет был частью ее самой, и я продолжал терзать себя.