– Он назвался? – спросил Алекс.
– Назвался Карповым Андреем Васильевичем. Доктором. Якобы, Елизавета Львовна, матушку вашу он врачевал когда-то.
И оба они с Кошкиным отметили, как тотчас изменилось лицо Лизы.
Глава 15. Кошкин
Несмотря на поздний час на Шарташской даче никто не спал. Разложив на столе записки Анны Кулагиной, Кошкин долго изучал их, рассматривал и так, и эдак. Однако надежды, что почерк неизвестного Andre хоть немного похож на почерк письма, которое пришло Прасковье Денисовой якобы из пермской гимназии, – не оправдались. Их писали разные люди.
И, по правде сказать, на этом интерес Кошкина к запискам был исчерпан. Может, они и помогут Елизавете Львовне разобраться с прошлым ее семьи – но к раскрытию преступлений душителя приблизят вряд ли.
Хотя m-lle Кулагина так не считала.
– Этого доктора, нашего соседа, зовут Андрей! Так же, как отправителя писем! – горячилась она. – Что, если это он и есть?!
– Маловероятно, – скупо отозвался Кошкин. – А впрочем, вы вполне можете побеседовать с ним завтра – он был бы не против, я думаю.
Та не унималась:
– А потертости в записке? Возле буквы «к»! Что бы это означало? Что моя тетка могла пожелать скрыть?
Пока Кошкин нехотя препирался с невестой Алекса, сам Алекс, отыскав лупу, на просвет рассматривал злополучную записку. И что-то, кажется, разглядел, подозвал Лизу.
Кошкин невольно улыбнулся, наблюдая, как они оба склонили головы над мятым листком, как легко и совершенно без смущения переговаривались, и какая в общем-то отличная пара из них вышла. Кошкин рад был за них. Но вот себя нынче ощущал третьим лишним.
– Исправление это только одним можно объяснить, – заговорил Алекс, – очевидно, прежде здесь было написано «ко», а не «к»…
– …«ко Льву»… – сама догадалась Елизавета Львовна. – Мама писала, что уезжает ко Льву, к Л., к моему отцу. Но моя тетка исправила «Л.» на «А.», дорисовав «перекладину», и затерла лишнюю букву. Все – чтобы выставить маму изменщицей! Но матушка всего-то писала, что уезжает к мужу, в этом нет ничего аморального! Она оболгала маму! Зачем?..
Алекс пожал плечами:
– Очевидно, Аглая полагала, что домой ваша матушка уже не вернется. Потому что мертва. Кажется, вы правы были, Лиза.
– Полагаете, Аглая ее и убила? – чуть слышно спросила та.
Алекс снова пожал плечами, не ответил. Спустя столько лет, наверняка об этом могла теперь сказать сама лишь Аглая.
Кошкина же новость подстегнула подняться немедленно из-за стола и начать собираться:
– Боюсь, мне нужно срочно ехать в город. Всего доброго, Елизавета Львовна, Алекс…
Так же скоро он покинул дом Кулагиных, и Алекс догнал его уже во дворе, пока Кошкин спешно седлал одну из лошадей.
– Ночь на дворе, Степан, останьтесь до утра.
– Пока доеду, как раз рассветет – и как бы уже не было поздно.
– А этот сосед – Андрей Васильевич? Лиза права, его непременно нужно допросить.
Кошкин согласился:
– Вы и займитесь этим, Алекс. Вам не впервой, управитесь. Как бы там ни было, что-то срочное этот Андрей скажет едва ли – а вот быть в Екатеринбурге мне нужно чем скорее, тем лучше.
Алекс явно его не понимал и даже не одобрял, пришлось объясниться.
– Нынче утром на вокзале, пока ждал Елизавету Львовну во всем этом гриме, я долго наблюдал за приезжими. Как они сходят с поезда, как озираются, не зная, куда идти, да к кому обратиться – особенно, ежели это приезжие из деревень да поселков, коих полно в округе. Особенно, если это девицы, вроде жертв душителя. Все они, пожалуй, только к ямщикам садятся охотно, без опаски.
– Если есть деньги на ямщика, – заметил Алекс. – А у приезжих из поселков девиц они есть едва ли.
– Вот именно, – кивнул Кошкин. – Потому версию, что душитель – вокзальный ямщик, я отверг вскоре. А после приметил, как к одной из таких приезжих девушек запросто обратилась старушонка-божий одуванчик. Комнату ей предлагала задешево сдать. – Кошкин покосился на Алекса, – а поработали б вы в полиции с мое, были б наслышаны, что под видом таких вот доброхоток девушек частенько вербуют содержательницы борделей. Комнату обещают или место горничной в богатом доме. Дурочки верят, садятся к ним в коляску и едут к черту на куличики – а как опомнятся, уже поздно. А пожаловаться некому: родни нет, и не ищет их никто.
– Полагаете, и Аглая тем промышляла?.. Разве что, что не в бордель увозила девушек, а кому-то из своих безумных родственников на потеху.
На сто процентов Кошкин не был в этом уверен, ибо с Аглаей Савиной даже не виделся до того ни разу. Однако слишком часто ее имя мелькало в сомнительных историях, и очевидная причастность к исчезновению родной сестры стала последней каплей.
– Нужно с этой дамой побеседовать – как минимум. И запросить образец почерка.
И еще более Кошкина подстегнуло то, что Алекс, который имел удовольствие лично общаться с Аглаей Савиной, версию эту, кажется, вполне принимал…
Опрометчиво было ехать в город сейчас же, ночью – но Кошкина мучили дурные предчувствия, и он боялся не успеть. В Екатеринбурге был к утру и, поразмыслив, отправился сперва в участок. Зная докучливость Образцова, первым делом составил по всей форме документы для обыска в доходном доме Аглаи Савиной; в качестве свидетельницы вписал имя племянницы ее, Елизаветы Львовны, да за печатью поехал к Образцову. Образцова, впрочем, не застал. И, хоть было то рискованно, отправился на обыск без резолюции – а для страховки позвал с собою двух толковых ребят из полицейской стражи.
– Рано еще, Степан Егорыч, спит хозяйка, небось, – зевая, прокомментировал служитель, когда, после настойчивого стука, дверь никто не открыл.
А предчувствие Кошкина разыгралось и того более. Хотя возле парадного входа стояла тишь да благодать – ничего не предвещало беды.
– Со двора постучим, – мрачно отозвался Кошкин. – Черный ход наверняка есть.
И он действительно был.
Первым делом Кошкин увидал во дворе доходного дома черную крытую коляску без лошадей. И стекла черным занавешены изнутри.
Кошкин расчехлил кобуру с револьвером – проверенным, привезенным из Петербурга наганом, барабан которого заправил полностью еще намедни. Тяжело сглотнул и откинул дверцу, заглянул внутрь. Ничего, впрочем, не обнаружил. Разве что шпилька дамская с большой красной бусиной на полу валялась, под сидением. Шпильку Кошкин упаковал в бумажный конверт и припрятал в кармане брюк.
В дом он вошел первым: эти двери заперты вовсе не были. И – тотчас окунулся в гомон дешевых меблировок. Жильцы – студенты, рабочие, их жены, прочий небогатый люд, кто с тазами, кто со сковородками шнырял по коридору и лестнице, опасливо косясь на полицейских служителей.