– Я знаю, что мы сделаем с этими деньгами! – кричит Джо.
Она первой добегает до огромной деревянной воронки для пожертвований. В диаметре она, наверное, около двух метров. Джо встает у одной прорези для монет, а я у другой. Мы вываливаем деньги на пол и берем в руку по монетке.
– На счет «три», – говорю я.
– Один, – произносит Джо.
– Два, – продолжаю я.
– Три!
Мы отпускаем монетки, и они начинают спускаться вниз, выписывая идеальные дуги. Они все ускоряются и наконец, подгоняемые центростремительной силой, бросают вызов земному притяжению и начинают чертить круги по уже практически вертикальным стенкам у самого дна воронки. А потом – дзынь-дзынь! – падают в бездну к другим монеткам.
– Эти две монетки – мы с тобой, – говорю я.
– Ты любишь эффектные банальности! – произносит Джо, но по тону ее голоса я понимаю, что ей понравилось. – Давай еще, – предлагает она.
– Только побыстрее, – отвечаю я.
Мы начинаем забрасывать в воронку одну монетку за другой, и вскоре дерево начинает гудеть от металлического вихря. Я останавливаюсь, чтобы записать этот звук. Гул стоит такой, словно над головой летят эскадрильи реактивных истребителей.
Мы умудряемся избавиться от всех монет за десять минут. Некоторые монетки спокойно докатывались до самого жерла воронки, некоторые сталкивались и падали, обрушивая звонкие лавины. Зрелище одновременно волнующее и медитативное. Мы не пытались подстроить столкновения или задать ритм, запуская монетки одновременно или подбирая их по достоинству. Мы просто бросали монетки в воронку, стараясь делать это как можно быстрее. И это была живая метафора.
Наконец последние монетки – дынь-дзынь! – исчезают в темной бездне. Нас оглушает тишина, и кажется, что в этом тоже есть свой смысл.
– Это было круто! – произносит женский голос.
Мы с Джо отрываемся от воронки, оборачиваемся и видим, что метрах в шести от нас стоят Камилла и Оскар в своей мешковатой униформе.
– Никогда бы не подумал, что привычные вещи могут быть такими прекрасными, – говорит Оскар.
– И давно вы там стоите? – спрашиваю я.
– Да практически все время, что вы этим занимались! – отвечает Камилла. Она всегда говорит так, как будто на что‐то жалуется, даже когда с тобой соглашается или когда желает тебе самого лучшего. – Фрэнк, а ты знал, что эти монеты были собственностью ТРЦ «Вестчестер»?
Я показываю на табличку у воронки: «Пожертвуйте на нужды в сфере образования в нашем районе».
– Подумайте о детях, – говорю я.
– Группа компаний «Вестчестер» благодарит вас за щедрое пожертвование от ее имени, – отвечает Оскар.
– Фрэнк, ты нас разве не представишь? – интересуется Камилла.
– А, да, это Джо, – говорю я.
Джо жмет руки Камилле и Оскару, которые после этого с одобрением переглядываются между собой.
– Фрэнк, – говорит Оскар, – сегодня мы патрулируем всю площадь «Вестчестера» за исключением последнего этажа парковки «Европа» в северо-восточной части ТРЦ. Туда мы не пойдем, там все время темно, потому что фонарь не работает.
Это тебе к сведению.
Я улыбаюсь. Оскар цепляет рацию к креплению.
– Идите, голубки.
* * *
Мы едем молча. ТРЦ огромный, и найти парковку «Европа» не так‐то просто. Я за рулем. Мы с Джо явно почему‐то начинаем волноваться. Я замечаю, что она периодически искоса на меня поглядывает. Она замечает, что я поглядываю на нее.
Мы выезжаем на последний этаж пустой парковки. Зачем? Я и сам не знаю зачем. Я просто чувствую, что должен это сделать. Джо, похоже, испытывает то же самое. Она сидит, сложив руки на коленях, как будто с нетерпением чего‐то ждет.
Оскар ошибся, сказав, что не работает один фонарь. Как выяснилось, здесь не работает ни один фонарь. Площадка залита лунным светом. Я паркуюсь в самом дальнем углу. Ночное небо кристально чистое, и мы видим, как светится изгибающийся дугой залив у Плайя-Месы. Цепочка огней уходит дальше – Сан-Марко, Палома, Карлстон и так далее… По правую сторону от нас расстилается черная гладь Тихого океана с крошечными сигнальными огнями нефтяных платформ, замерших на ночь.
– Который час? – спрашиваю я.
– Уже поздно, – отвечает Джо.
– Наверное, пора домой.
Вместо ответа Джо немного опускает стекло со своей стороны. Я делаю то же самое.
– Я стесняюсь, – признается она со смехом.
– Знаешь, люди смеются для того, чтобы избавиться от эмоционального напряжения, – говорю я и тоже начинаю смеяться.
Мы какое‐то время сидим молча. Каждый раз, когда я чуть изменяю положение тела, кожа сиденья громко скрипит.
– У тебя вся футболка грязная, – говорю я Джо.
– И у тебя, – отвечает она, касаясь моего живота.
Я притягиваю ее к себе и целую. Один поцелуй перетекает во второй. И еще в дюжину поцелуев. Джо вдруг надоедает сидеть в пассажирском кресле. Она начинает возиться на своем месте, пытаясь перелезть через консоль с дурацким стояночным тормозом и дебильным рычагом передач. Ну кто догадался расположить ее в таком идиотском месте – между передними сиденьями?
Наконец Джо устраивается у меня на коленях и поправляет волосы. Типа: «Вот и я. Привет». Мы долго смотрим друг на друга, залитые лунным светом. Окна начинают запотевать, хоть они и приоткрыты. Мы с Джо превратились в звезд любимого всеми романтического фильма. Мы чувствуем, что скоро начнется следующая сцена.
Мы целуемся долго и страстно, потом останавливаемся для того, чтобы перевести дыхание.
– Я хочу тебя, – говорит Джо. – Давай?
Я вижу, что ей ужасно страшно было в этом признаться. Я вижу это в ее глазах. Я чувствую это в аромате ее кожи. Потому что любовь – это самое страшное, что есть на этом свете. Любовь – это всемогущая синяя рука, спускающаяся к тебе с неба. Тебе остается только сдаться ей на милость и молиться о том, чтобы не упасть с высоты и не разбиться.
Я хочу ей ответить, но в горле пересохло. Я откашливаюсь.
– Давай, – говорю я.
Мы снова целуемся. Сильная синяя рука куда‐то нас тащит. Мы не знаем куда, это пугает, но мы не сопротивляемся. Моя рука ныряет под футболку Джо. Я уже прикасался к этому месту раньше, но теперь, когда под моей ладонью лишь обнаженная кожа, все совершенно иначе. Джо воспринимает мое прикосновение как приглашение к действию и прикасается ко мне, и через секунду ее руки уже скользят по моему торсу, изучая меня жадно, но нежно.
Я вдруг возненавидел футболку Джо. А Джо – мою. И футболки летят прочь. Я уже знаю, где застежка на лифчике Джо, и быстро его расстегиваю. Она случайно задевает локтем кнопку на руле – би-и-и-ип! – и мы смеемся.