Консерватория: музыка моей души - читать онлайн книгу. Автор: Лисавета Синеокова cтр.№ 87

- Оллам Грейнн, в свете выясненных обстоятельств, того, что агрессивное поведение было вам навязано, мое изначальное решение о наказании меняется. Я не стану настаивать на вашем отчислении из консерватории. Как оллам вы не позволили себе ничего, за что можно было бы вас выгнать, - в глазах Грейнна Бойла затеплился слабый огонек надежды, - Однако, вы не сможете вернуться в консерваторию в следующем учебном семестре. Откровенно говоря, я даже не представляю, когда это вам удастся…

- Но почему? – отчаянно перебил его студент. – Вы ведь сами сказали.

- Оллам Грейнн, - повысил голос глава тайной службы. – Вы опасны. Как бы это ни было удивительно, но если вас снова угораздит в кого-нибудь влюбиться, что тогда? Вы понимаете, что под действием влияния можете сделать с объектом чувств все, что угодно, в самом мрачном смысле этих слов? Я уже не говорю о том, что в случае вашего постоянства – чем мрак не шутит -   оллема Таллия в следующий раз может и не пережить встречу с вами, судя потому, что из-за нее вы бросились с ножом на оллама Даррака.

Еще немного и можно было бы услышать потрескивание разрядов в оздухе.

- Я… Я прошу прощения, лорд Бирн, - смог выдавить из спазмированного горла Грейнн Бойл.

- Прощение – дело хорошее. Но вам, оллам Грейнн, довольно им пользоваться, - сурово отрезал глава тайной службы – Итак, вот мое решение: ваш дар подлежит запечатыванию, вы возвращаетесь в дом своих родителей и нанимаете целителя души. На тот срок, на который затянется лечение и реабилитация вы получаете академический отпуск и будете находиться под негласным домашним арестом: никаких посторонних контактов, никакой светской жизни. Освидетельствовать ваше исцеление от влияния будет маэстро Диармэйд, так что не советую жульничать.

Краска окончательно стекла с лица Грейнна Бойла, пальцы здоровой руки безвольно разжались, а сам он не мог отнять потрясенного взгляда от человека, разом перечеркнувшего его будущее.

- Оллам Грейн, вы и сами должны понимать, что в таком состоянии опасны для общества, - произнес первый проректор, не сглаживая эффекта уже отзвучавшего приговора.

Грейнн Бойл не отреагировал. Он не мог поверить, что все планы и мечты вот так просто рушатся прямо на его глазах. Не став ожидать осмысленного выражения на лице оллама, лорд Гаррет Бирн обратился  к следящему за ситуацией главному музыкальному распорядителю дворца:

- Маэстро Диармэйд, приступайте.

Первый оллам королевства не зря носил такое звание. Из ыне живущих олламов он был самым сильным. С высочайшим уровнем композиторского дара, он мог очень и очень многое. Например, запечатать довольно высокий дар вполне обученного оллама, не прибегая к помощи инструментов.

Маэстро снова развернулся к студенту, который сейчас смотрел на него затравленно, будто дикий зверь. Грейнна Бойла от буйной истерики предостерегало лишь воспитание аристократа в мрак его знает каком поколении.

Установив зрительный контакт – молодой человек не мог отвести взгляд от того, кто в скором времени должен был отнять у него все, чем он гордился, заворожено смотря на пожилого мужчину с глазами, лучащимися незаурядной внутренней силой – маэстро Диармейд стал петь старинную балладу о войне. Воине, который отчаянно любил свою родину, отстаивал ее благоденствие во многих битвах и умер за нее со счастливой улыбкой на устах, увидев напоследок развевающийся флаг победы, несущей его стране свободу и процветание.

С первыми звуками Грейнн Бойл хотел было вскочить с кресла и скрыться из этого кабинета, но почувствовал, что не может пошевелиться. Его тело перестало ему подчиняться, кости будто превратились в железо, подчиненное чужой воле. С каждым словом, с каждой нотой он как будто покрывался прочной чешуеобразной броней, начиная от пальцев ног и заканчивая теменем. В тот момент, когда иллюзорные железные пластины закрыли ему лицо, Грейнн почувствовал, что не может дышать. Он стал, подобно рыбе, выброшенной на берег, открывать рот, пытаясь сделать вдох и одновременно не понимая, зачем ему это. Воздух ворвался в легкие с последним звуком баллады. По кабинету расползлась тишина. Грейн пытался отдышаться и неверяще заглядывал в глубину глаз первого оллама королевства, в которых читалось подтверждение только что произошедшему кошмару: его дар запечатан, и на какой срок – неизвестно.

Не выдержав наплыва эмоций, Грейнн Бойл уронил голову обреченным движением, с силой прикусил губу и зажмурил глаза, пытаясь не дать не то что пролиться – набежать ни капле предательской влаги.

Спустя минуту тягостной тишины, лорд Гаррет Бирн произнес тихим неперерекаемым тоном без капли жалости в голосе:

- Вы можете идти, оллам Грейнн. На выходе из приемной вас будет ждать мой человек, который проследит, чтобы вы направились в семейный особняк. Малейшие нарушения наложенного на вас наказания будут караться ужесточением.

Молодой человек медленно поднял голову, окинул присутствующих в кабинете невидящим взглядом, кивнул, поднялся и неверным шагом направился к двери, которую аккуратно за собой прикрыл.

Как только дверь оказалась заперта, Маркас Двейн повернулся к главе тайной службы и вопросил:

- Лорд Бирн, сейчас Грейнн Бойл в шоковом состоянии, но кто знает, что он выкинет завтра или послезавтра.

- Нет причин для беспокойства, Маркас. За ним будут присматривать мои люди, - ответил ему лорд Гаррет Бирн, - а потом обратился к главному музыкальному распорядителю. – маэстро Диармэйд, благодарю за помощь.

- Не стоит, лорд Бирн, - махнул рукой маэстро. – Мне это вовсе не доставило удовольствия. Но что поделать, если хороший оллам может быть скверным человеком, - с этими словами, он кивнул на прощанье и тоже удалился из кабинета.

* * *

Трое суток, которые мы добирались обратно в консерваторию я практически все время спала, укачиваемая движением кареты и действием успокоительного. Дар все время был рядом и держал меня за руку, а леди Уорд, сидящая напротив, в периоды моего бодрствования была очень задумчива. Апатия и опустошенность заполнили, казалось, каждую клеточку моего тела, я не могла ни о чем думать, просто безразлично следила, как сменяют друг друга пейзажи за окном кареты, а потом плавно проваливалась в сон. Чернота вокруг меня не становилась привычной. Мгновения превращались в минуты, часы, дни, а мрак, окутывающий меня мягким, но неумолимым коконом все так же навевал отчаяние и спазмы в горле. Плакать я уже не могла, слезы будто закончились или высохли. Со мной случилось самое страшное, что только могло случиться, навряд ли я смогла бы испытывать какие-то эмоции, кроме уже испытанных, да и они слегка притупились. Неизменным оставалось лишь глухое отчаяние, от которого хотелось выть, биться головой о стену и царапать уши до крови. Сдерживаться мне помогало ощущение теплой ладони Дара и да - неизменное успокоительное.

Разувериться в собственных убеждениях мне пришлось довольно быстро. После того, как карета доставила нас к зданию консерватории, а меня Дар проводил к женскому общежитию, поднявшись на свой этаж и зайдя в знакомую комнату, я осмотрелась. Ничего не изменилось с момента нашего отъезда: все так же были заправлены кровати, все так же торчал кусок Нииного платья между закрытыми дверцами шкафа, все так же аккуратненькой стопкой возвышались учебники на столе. В знакомой обстановке я почему-то очень остро ощутила собственную ущербность, уязвимость и одиночество. Пальцы разжались, и я не услышала, как сумка упала на пол с гулким, возможно слегка позвякивающим звуком. Я одна, а вокруг меня, несмотря на ранний вечер, одна только тьма, съедающая оттенки и яркость красок окружающих предметов. Заставив себя сделать несколько шагов, опустилась на собственную кровать, скинула сапоги и подтянула ноги к груди. Зачем мне теперь все это? Зачем оставаться в консерватории? Это бессмысленно, ведь я не слышу даже самого громкого звука. Я оглохла. Разве оглохший может быть олламом? Надо уезжать домой к семье. Но там я буду обузой. Я не смогу работать в музыкальной школе, только если помогать родителям с семейным делом. Вернуться и увидеть слезы в глазах матери, жалость сестры и боль отца… О небо! Что же мне делать?! Ведь если я уеду, то больше никогда не увижу моего Дара… Возможно, лучше бы я умерла? Умерла… Нет. Я хотела жить. Жить и слышать!