Мотивация человека - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Макклелланд cтр.№ 69

Таблица 5.3

Среднестатистическая частота продуцирования скрытых образов сексуальной активности после прослушивания ритмичной и нейтральной музыки (after Beardslee & Fogelson, 1958)

	Мужчины	Женщины	р
Четыре нейтральных музыкальных произведения	0,61	0,93	<0,10
Четыре возбуждающих музыкальных произведения	1,20	1,93	<0,01
Разница между «возбуждающими» и «нейтральными» музыкальными произведениями	+0,59	+1,00
Различие	+0,41		<0,05

Результаты исследования Бердсли и Фогельсона требуют дальнейшего осмысления и дополнительной проверки. Однако в настоящий момент у нас есть все основания предполагать, что женщины в большей, чем мужчины, степени сексуально сенситивны к определенным типам музыки.

Дериваты мотива контакта: потребности в заботе о себе и о других

Какие же мотивы, кроме сексуального, развиваются на основе удовольствия от первичных контактов? Г. А. Мюррей (Murray, 1938) говорит о двух видах потребности в заботе. Первая из них зиждется на контактах в «режиме пассивности» (получения), а вторая — на контактах в «режиме активности» («отдавания»). Мюррей считает, что дети могут получать столь сильное наслаждение от контактов с основным опекуном, что у них появляется сильное стремление к таким контактам и, соответственно, зависимость от основного опекуна.

Сирс, Рау и Алперт (Sears, Rau & Alpert, 1965), а также Вайтинг и Вайтинг (Whiting & Whiting, 1975) провели тщательное исследование зависимого поведения детей, однако они не смогли доказать факт существования сильного мотива зависимости. Причина данного упущения может заключаться в том, что они сконцентрировались на определении и измерении множества различных проявлений зависимости (таких, как крики о помощи, плач при виде уходящего опекуна, поиск внимания и одобрения и т. д.) и затем проводили интеркорреляцию соответствующих действий, чтобы ответить на вопрос о том, представляет ли собой зависимость поведенческий признак. Положительный ответ на этот вопрос подразумевает, что склонность к зависимому действию «А» коррелирует со склонностью к зависимым действиям «Б» и «В» и что те дети, которые проявляют зависимость во взаимоотношениях с родителями, характеризуются и зависимыми взаимоотношениями со сверстниками. Исследователи получили в целом отрицательный ответ на поставленный ими вопрос. Даже те дети, которые проявляли выраженную склонность к зависимости в определенный период времени, в другое время характеризовались достаточно самостоятельным поведением: коэффициент корреляции данных в разное время оценок зависимого поведения ребенка в среднем равен 0,36 (Sears et al., 1965).

Степень самостоятельности поведения ребенка зависит скорее от особенностей конкретной ситуации (статусов двух субъектов взаимодействия, возраста каждого из них, деталей обстановки), чем от общей склонности к зависимому поведению. Однако данный факт не позволяет нам сделать каких-либо выводов о базовом мотиве зависимости, представляющем собой такое антиципаторное целевое состояние, которое подразумевает получение заботы. Дело в том, что этого состояния можно достигнуть с помощью самостоятельных, инициативных действий (например, демонстрации «храбрости» в присутствии родителей). Кроме того, зависимое поведение может быть использовано для достижения других целевых состояний. Скажем, ребенок может попросить о помощи в решении проблемы, чтобы удовлетворить свою потребность в достижении. Наконец, очевидно, что очень часто зависимое поведение (например, следование за опекуном) обусловливается мотивом аффилиации или чувством привязанности. Таким образом, мы должны поставить под сомнение необходимость говорить о существовании еще одной врожденной потребности младенца: потребности заботиться о другом. В настоящий момент у нас нет как адекватных методик измерения этой гипотетической потребности, так и убедительных доказательств ее существования.

Обратимся к другой стороне родительско-детского взаимодействия. Многие ученые пишут о материнском (отцовском) родительском инстинкте, т. е. о желании заботиться о ребенке и защищать его от всяких невзгод. Вследствие того что тот беспомощен на протяжении очень долгого времени, врожденная способность взрослого быть ответственным за беззащитное существо служила бы важным преимуществом человеческого рода в борьбе за выживание. Результаты проведенного Харлоу (Harlow, 1971) исследования макак-резус говорят о том, что младенческое «цепляние» представляет собой стимульный раздражитель, вызывающий в матери желание баюкать и ласкать малютку. Если детеныша обезьяны подменяют котенком, то мама-обезьяна какое-то время его качает, однако, выяснив, что котенок не умеет цепляться за ее шерсть, вскоре прекращает заботиться о «чужаке». Если же ей подсовывают такого «ребенка», который умеет цепляться за ее шерсть, то она продолжает выполнять свои материнские функции. Цепляющийся младенец может вызвать нормальную аффилиативную реакцию даже в «больной» обезьяне, которая отчуждена от других в результате длительного нахождения в одиночестве (Harlow, Harlow & Suomi, 1971).

Существует множество доказательств того, что у людей матери и некоторые отцы получают естественное удовольствие от игры со своими детьми и от заботы о них (Spelke, Zelazo, Kagan & Kotelchuck, 1973). Социальные психологи скрупулезно изучили условия, при которых люди прекращают помогать беззащитному человеку или тому, кто зовет на помощь. Служит ли беззащитный человек, находящийся в очевидно тяжелом положении, своего рода стимульным раздражителем, вызывающим в других людях желание помочь и соответствующие эмоции (как плачущий младенец актуализирует (предположительно) «инстинкт заботы» в своем родителе)? Результаты исследований не позволяют нам дать однозначный ответ на этот вопрос. Очевидно, что некоторые люди — «добрые самаритяне» — останавливаются для того, чтобы помочь своему нуждающемуся ближнему. Однако Дарли и Бэтсон (Darley & Batson, 1973) сообщают, что даже некоторые семинаристы, идущие на обсуждение притчи о добром самаритянине, не останавливались для того, чтобы оказать помощь явно нуждающемуся в ней человеку, если они боялись опоздать и торопились.

К сожалению, ни данный эксперимент, ни множество других исследований в сфере феномена заботы не позволили нам продвинуться в изучении соответствующих мотивов. Дело в том, что авторы этих исследований сконцентрировались на оценивании вероятности действий по оказанию помощи, в то время как такие действия возникают в результате взаимосвязей между мотивами, побуждениями, умениями, ценностями и возможностями (см. главу 6). Таким образом, совсем не исключено, что вид жертвы вызывает в человеке естественный импульс помочь, который, однако, может быть подавлен вследствие давления со стороны других факторов. Впрочем, у нас нет доказательств существования естественного мотива заботы о другом, несмотря на громадное количество исследований помогающего поведения.

Практически никто из исследователей не занимался изучением такой потребности в заботе о другом, которая, возможно, зиждется на базовой эмоции радости-счастья-удовольствия, возникающей в результате «обхождения» с младенцами. Исключение составляет «предварительное» исследование, проведенное Сарой Винтер (Winter, 1969), которая изучала фантазии матери, растящей младенца. Винтер сравнивала фантазии своей испытуемой, которые возникали у той при кормлении ребенка, с продуцируемыми ею, когда ребенок просто находился в одной с ней комнате. Фантазии, появившиеся во время тесного контакта с ребенком, были в большей степени, чем появившиеся в моменты «контакта на расстоянии», связаны с позитивными эмоциями и ориентацией на настоящее время и в меньшей степени — с инструментальным (т. е. направленным на цель) мышлением. Винтер сделала следующий вывод: в момент кормления своего ребенка мать характеризуется ориентацией на «переживание», а не на «делание». Другими словами, кормя младенцев, лаская их и играя с ними, матери и другие основные опекуны получают различные вознаграждения (в том числе удовольствие от физического контакта), которые со временем могут превратиться в социальный мотив заботы о беззащитном существе. Для того чтобы доказать верность данного утверждения, необходимо продолжить исследование, начатое С. Винтер. Наконец, предполагается, что социальные мотивы, т. е. мотив аффилиации и мотив интимности (см. главу 9), развиваются непосредственно из естественного мотива контакта.