– Я много дней отдыхала.
И меня накрыла темнота. Я по-прежнему слышала шум какого-то прибора, журчание воды, вставала попить на ощупь, все не могла напиться. Крысы приходили меня навестить. Их даже пускали в больницу. Они были смешные в наброшенных на плечи маленьких халатиках. Я не могла согреться, меня все время трясло. Часто приподнималась попить, потому что горло еще раздирал кашель. Есть мне не давали, но почему-то и не хотелось, я больше мерзла, а на голод было плевать.
Соседки у меня не было, может, оно и хорошо, я сейчас паршивый собеседник. Я смотрела на лампочку в потолке днем, на темноту ночью, я жутко мерзла, но мне потихоньку становилось легче. Мать почти не заходила, но я знала, что она где-то рядом, она же здесь работает. Я переживала, что совсем не слышу стука каблуков по коридору и этой обычной больничной суеты. Похоже, меня поместили в какую-то очень отдаленную палату, чтобы не пугать народ. Я даже не слышала разговоров, кроме тех, что обращены именно ко мне. Частенько заходил врач и спрашивал:
– Все еще плохо?
– Ага.
– Плохо. Но в целом прогноз благоприятный.
Этот глупый разговор повторялся изо дня в день, я начала подозревать, что у него не все дома, у этого врача. Я все время просила его принести одеяло, но он как будто не слышал. Зато давал мне пить сколько угодно, и я утешала себя, что так точно приду в себя. Я пыталась считать дни, но быстро сбилась: иногда мне казалось, что прошла уже вечность, и когда гасили свет, я понимала: прошел только один день. Иногда мне казалось, что его гасят в середине дня, а иногда – что раз в несколько дней, я понимала, что так не должно быть, но мое дело было выздоравливать, а какое там число, потом посмотрю.
Однажды мать принесла мне ноутбук. Я зашла в соцсети и долго тупила на список сообщений. Последние из прошлой жизни, которая была до того, как все это случилось. Маринка звала на выставку, мальчишки обещали быть, господи, это было в начале лета! Я долго тыкала в клавиатуру, промазывая неуклюжими пальцами мимо нужных букв, чтобы написать три слова – «я в больнице», но ничего не получалось. «Я боль» – ладно, но там были «Я Хорь», «Я хворь» и даже «Я Богиня». Не помню, написала я в итоге хоть что-нибудь или нет. Ноутбук быстро отобрали, и я опять смотрела в потолок.
Потом пришел врач. Он долго осматривал меня, прислоняя холодный стетоскоп, велел покашлять, посмотреть туда-сюда, а потом спросил:
– Ты жить-то хочешь?
– Хочу.
– Значит, пора выписываться. – Он опрокинул мою кровать, и я полетела на пол.
* * *
Открыв глаза, я несколько длинных минут не могла понять, где я. Я вертелась, осматривала все, словно узнавая заново, опрокинула стакан из-под колы, даже ущипнула себя и покашляла. А потом разревелась. Воды во мне скопилась, наверное, тонна за время болезни, и я от души поливала свой земляной пол. Я здесь. Я все еще здесь, мне все приснилось или привиделось в бреду – кажется, я и правда успела поболеть.
Кашель был уже так себе, я выдернула из колы соломинку и приподнялась попить из косметички. Вода была. Значит, прошел дождь. Значит, в бреду я так и вставала пить, а мозг рисовал мне утешительные картины. Поэтому там были крысы.
Еще хлюпая носом, я наполнила крысиные миски водой и посвистела:
– Вы-то хоть здесь? Выжили без меня? – Глупый вопрос, они же могут выходить. Это я бы без них не выжила.
Большая сразу высунулась из-за кроссовки, а Маленькая медлила. Откуда-то из темноты послышалась возня, потом писк, а потом возникла Маленькая, стряхивая с себя на ходу прицепившегося розоватого детеныша. Долго же я болела!
Август или уже сентябрь?
Большая работает за двоих: таскает пакеты и пластиковые контейнеры с едой, днем и ночью. Я не спорю, открываю все, что она принесет, не забывая забирать свою долю. Я знаю, что это пройдет, как только мелкие подрастут, а мне нужно много есть, чтобы набраться сил и выбраться отсюда. Эта Большая (думаю, все-таки Большой) даже не боится будить меня среди ночи, если несет что-нибудь вкусненькое. Лезет носом в ухо и щекочет усами. Кажется, я всю жизнь буду просыпаться от этого. Вздрагиваю. Каждый раз.
Зато ночи стали теплее, это странно, но я рада, что больше не мерзну. Пластиковыми контейнерами, которых уже скопилось порядочно, я заставила все пространство под моим чудо-водопроводом, так что теперь у нас много запасов воды и ничего не протекает на пол. Может, поэтому я и не мерзну.
Маленькая не высовывается. Раз показалась, когда я проснулась после болезни, и теперь все. Я слышу только тоненький писк и возню где-то за кроссовками, так и догадываюсь, что она там. Сколько я проболела и где все, я себя не спрашиваю. Я набираюсь сил и думаю, как буду выбираться. Всегда есть выход: пока есть мой пролом с доску толщиной. Всегда есть выход.
* * *
Большой разбудил меня в тот самый ранний час, когда солнце еще только выглянуло и за окном орали птицы, как будто хотели наораться впрок на длинный день. Он припер очередной пластиковый контейнер (в этот раз с остатками торта), и ему требовалась помощь, чтобы открыть. Я не глядя цапнула коробку, открыла, быстрым отработанным движением отщипнула кусочек, пока этот не вцепился зубами и не испортил мне всю гигиену. Сунула в рот и позволила Большому утащить остатки.
Я еще жевала, когда за окном послышалась возня.
– Кто там? – получилось «Хто шам?», но мне было как-то плевать на эти детали.
За окном брякнул камешек, что-то упало и кряхтя прошагало ко мне, шумно шаркая, расшвыривая мелкий мусор.
– Эй, я здесь! Под полом!
За окном притихли, как будто прислушивались. Что ж, ради гостя можно и повторить:
– Я здесь, в старом театре, под полом. Меня тут завалило много дней назад, у вас, случайно, экскаватора с собой нет?
Шаги прошаркали к самому окну, я увидела старуху. На ней был старушечий платок, засаленный пуховик (август! или уже сентябрь?), в руках авоська. Я высунула руку из щели между досками и помахала:
– Я здесь!
Старуха заинтересованно вытянула шею, близоруко прищурилась, разглядывая, что там шевелится во мраке, и наконец подала голос:
– Кто?
Чувствую, разговор у нас будет долгий.
– Меня зовут Лена, я учусь в одиннадцатом классе и меня тут немножко завалило, пару недель назад. Не могли бы вы…
– Чем? Чем тебя завалило?
Если благодаря ей я окажусь на свободе – все прощу, обещаю.
– Стены обвалились, я провалилась под пол и не могу выбраться.
– Почему?
А-а-а! Дайте мне ружье!
– Потому что кругом бетон и камни, которые я не могу сдвинуть. Я застряла.
– Ах, ты застряла! Ну так вылезай потихоньку, я покараулю, чтобы никто не увидел. Охота вам по развалинам лазить! Я вот тоже девчонкой – по стройкам, по заброшенным гаражам: интересно же! С крыши барака прыгала с зонтиком. Два зонтика сломала и руку. А однажды на стройке заманила пьяницу в ванну с бетонным раствором…