Музыка играла, я представляла, как народ собирается на линейку, и ревела. Паша, когда был жив, каждое первое сентября приходил с веником георгинов. Его бабка их выращивает на даче. Над ним все ржали, особенно Кабан, но Пашу так просто не задеть. Кабан скажет:
«Ты опять с этим веником?»
А Паша:
«Это тебе в баню!»
А Кабан:
«Спасибо, у меня ванная есть».
А Паша:
«Я сказал, иди в баню!» – и погонится за Кабаном, размахивая букетом. Пару раз ударит, сломает пару цветов.
Потом Маринка отберет, скажет:
«Дурак, зачем цветы ломаешь?»
А Кабан:
«Это было не тебе, тогда бы он все сломал».
И тогда Маринка погонится с этим букетом за Кабаном.
Пока они носятся, Паша быстро метнется на дачу и нарежет новых цветов. Его дача в двухстах метрах от школы. В этом прелесть маленьких городов вроде нашего: до дачи можно дойти пешком.
Когда он вернется, первый букет уже будет валяться на земле по частям, Кабан будет стряхивать с себя лепестки, а директриса вещать про День знаний.
Только какой Паша, какой Кабан, какая Маринка?! Их нет. И меня нет.
Я услышала треск микрофона – значит, уже. Помехи были такие, что я не смогла разобрать слов – да чего их разбирать, каждый одиннадцатиклассник знает это наизусть. Новый учебный год, бе-бе-бе, поздравляю, ля-ля-ля, приятно видеть новые лица первоклашек и старые лица стариков…
Под окном кто-то завозился. Я подняла голову и увидела Бабку.
– Опа! Не ждала вас сегодня! Недели две ждала, а сегодня вот нет.
– Могу и уйти, – обиделась она. – Я думала, ты давно в школе.
– С чего бы? Вы ж хотели в милицию идти…
– Я и пошла. Только что оттуда.
– Я так и подумала. Вы про меня им сказали?
– А что ты натворила?
Я взвыла так, что малыши сорвались с места и попрятались за кроссовками.
– Я ЗАСТРЯЛА! СКАЖИТЕ ОБ ЭТОМ ХОТЬ КОМУ-НИБУДЬ!
– Чего орешь? Я им сказала, они обещали помочь.
Врет. Вот в тот момент я точно знала, что она врет. Зачем? Неужели это было так трудно – просто сказать, и все. Ей, конечно, могли не поверить. А могли просто не слушать, как она меня не слушает. Но ведь меня ищут, должны искать…
Голос у микрофона сменился на мужской: завуч вещал, как он рад видеть свежие лица первоклашек и несвежие старшеклашек. Я думала, что еще сказать Бабке, как ее заставить сделать элементарную, но так необходимую мне вещь.
– Я хочу в школу. Сходите к ним, пока все во дворе, скажите, что я скучаю и что застряла здесь.
– Я уж находилась.
– Ну пожалуйста!
– Не ной. Отдохну – схожу.
Тогда я опять разревелась. Тихо, она не слышала, но, должно быть, поняла наступившую тишину и истолковала по-своему:
– А я тебе кое-что принесла. Держи! – Она кинула в разбитое окно что-то огромное, оно накрыло мою щелку в полу целиком. Сразу наступила темнота и духота.
На секунду я решила, что она в меня выстрелила, поэтому так темно и душно, а не больно – так это от шока, я читала, не помню где. Когда я все-таки решилась потрогать потолок – там, где он был закрыт неведомым подарочком, – то нащупала мягкое и колючее. Вцепилась пальцами, потянула…
По доскам шаркнуло одеяло и почти целиком оказалось у меня на коленях. Старое, шерстяное, вонючее, как будто заворачивали роту солдат, но теплое. Я сразу почувствовала, что опять мерзну.
– Ничего не хочешь сказать?
– Вы умнее, чем я думала. Спасибо.
– Я ведь и обидеться могу.
– Обратно не отберете.
– Пожалуй.
– Сходите в школу, а?
– Зачем?
Я взвыла и завернулась в одеяло. Крысята осторожно высунули из-за кроссовок любопытные мордочки, потянули носами и почти синхронно выскочили на тепленькое. Я не ответила Бабке. Я закрыла глаза и слушала речь завуча.
Бабка кряхтя уселась под окном (я видела только макушку грязного платка) и через несколько минут захрапела. Я почувствовала себя путешественником во времени: может, и не было этих двух недель?
Сентябрь
Я осторожно изогнулась под дырой в полу и высунула нос. Тяжелые куски бетона (или из чего там строят театры?) лежали кучно и хрупко: казалось, чихнешь – рассыплются. Не рассыплются, я-то знаю, сколько они весят. Где-то там, под ними и еще под кучей мелкой крошки и мусора, лежали металлические трубы, которые и удерживали весь завал на дощатом полу, не давая ему провалиться мне на голову. Если я сломаю еще одну дощечку рядом с той, что уже выломана, я, пожалуй, и вылезу. Ну, при условии, что трубы удержат, что меня не завалит глыбами или кусочками поменьше, которым размер позволяет между этими трубами пройти. Что я теряю? Могу покалечиться. Убиться, наверное, тоже могу, хотя высоты тут с полметра, даже если на голову… Нет, на голову, пожалуй, убьюсь. Или нет.
Бабка в шаге от меня, на свободе, так вызывающе храпела, что выбора не оставалось. Это чушь, когда говорят, что выбор есть всегда. Выбор между умирать медленно или быстро или выжить, но пораниться – это не выбор. Выбора тут нет, потому что и так ясно, что я предпочту. Я все еще надеялась на Бабку, но я устала ждать и надеяться тоже устала. Я взяла свою верную арматуру (не сразу нашла в этом бардаке, разжилась я здесь барахлом, как будто уже пара лет прошло), выставила и аккуратно поддела дощечку.
Дощечка скрипела, но не сдавалась. Надо садануть по ней, чтобы хоть трещина получилась. И опять ловить на голову кучу мелкого мусора и довольно крупных осколков? Нет, тут надо осторожнее. Больше всего мне не хватало топора, но выбирать не приходилось. Я уперлась коленкой в дощечку, надавила изо всех сил, чтобы доска прогнулась, и врезала кулаком.
И взвыла. В моей норе особо не размахнешься, хоть я и старалась. Рука ударила как по бетону. Я завывала, разглядывая на свет из щели, как сочится кровь из ссадин. Ладно ссадины – по-моему, я сломала руку. Запястье болело так, будто по нему ударили.
А Бабка не проснулась. Вот так-то. Ори, убивайся – никто не придет. Я подвывала, упираясь коленкой в доску. Доска прогибалась – и ничего. На шум выскочила Маленькая, уселась у меня в ногах на задние лапы. Я думала, передние она сложит на груди или упрет в бока, такая у нее была возмущенная морда.
– Прости, дорогая, это не только твой дом, но и моя тюрьма. Прячь детей. Самое позднее через час у вас будет либо много мяса, либо одним нахлебником меньше.
Крысы – умнейшие существа. Я не думаю, что она меня поняла, я еще не совсем сбрендила. Скорее всего, рефлекторно среагировала на шум, колебания потолка и вот это вот все. В конце концов, она тоже пережила обвал, у нее есть опыт. На секунду Маленькая скрылась у меня в ногах, выскочила обратно с крысенком в зубах и поскакала по мне, царапаясь коготками, куда-то за голову.