Литовское государство. От возникновения в XIII веке до союза с Польшей и образования Речи Посполитой и краха под напором России в XIX веке | Павел Брянцев | страница 156 | LoveRead.ec

Проклятие, произнесенное над гетманом, должно было поставить Сапегу в самое безвыходное положение: оно налагало обязанность на всех христиан-католиков избегать всякого общения с проклятым; его нельзя было ни накормить, ни напоить, даже огня ему нельзя было дать. Но проклятие мало подействовало на гетмана: узнавши о нем, гетман в тот же вечер в своем антокольском дворце устроил блестящий бал, на который собралось все высшее виленское общество. Приезжие гости приняли живейшее участие в обиде, причиненной Бржостовским гетману. При роскошном угощении, при звуках труб и литавр, то и дело раздавались тосты за здоровье отлученного от церкви. Но, впрочем, Сапега не ограничился только этою одною демонстрациею: он на следующий же день отправил к папе апелляцию на незаконные действия епископа. Но и епископ Бржостовский не бездействовал: после проклятия он немедленно разослал циркуляры во все монастыри и костелы с приказанием – везде с кафедр объявить народу об анафеме над Сапегою. Переполох произошел страшный: настоятели монастырей и костелов не знали, что делать; они собрали всех знакомых богословов и ученых, пересмотрели множество книг и богословских трактатов и только убедились в том, что епископ не имел никакой причины проклинать гетмана, а потому они сочли себя вправе не исполнять присланного им по сему предмету циркуляра. После этого все настоятели виленских монастырей и костелов через своих уполномоченных дали знать Бржостовскому, что так как он прежде произнесения анафемы над гетманом Сапегою не посоветовался с ними, то и после произнесения ее над ним не может требовать их содействия, а в заключение прибавили: пока папа не рассмотрит апелляции Сапеги, они анафемы не объявят.

Получив этот ответ от настоятелей монастырей и костелов, Бржостовский пришел в ярость. Он немедленно пригласил всех их к себе, с целию принудить их силою к исполнению своей воли, но встретил всеобщее отрицание. Смягчившись немного, епископ стал просить собравшихся настоятелей монастырей и костелов по крайней мере не принимать к себе отлученного от церкви Сапегу, не допускать его к причастию и богослужению, если уже они не желают объявить народу с кафедр об анафеме над ним; но настоятели и на это не согласились. Видя такое настойчивое упорство, Бржостовский запер все двери своего дома и объявил собравшимся: если они не исполнят его требования, то он отсюда их не выпустит, голодом всех переморит; но и это не помогло. После сего Бржостовский, чтобы как-нибудь и чем-нибудь допечь, так сказать, своего врага, начал распускать ложный слух насчет гетмана: будто, по наущению его, татары и казаки идут на Вильну для грабежа, но гетман благоразумными мерами, предпринятыми против этой клеветы, успел уничтожить замысел епископа и успокоил народ. Когда епископ увидел, что ничего не может поделать с своим противником, то начал громко жаловаться и на словах, и на бумаге: что его вконец разорили и ограбили, и что он вместо золотого креста должен носить теперь деревянный, и что он теперь не уверен в безопасности своей жизни, и что, подобно Станиславу, он хочет погибнуть мученическою смертию, защищая церковное имущество; но ему никто не поверил.

Между тем о действиях виленского епископа дошло до сведения примаса католической церкви в Речи Посполитой Родзиевского, проживавшего в Гнезне; тот сначала снял проклятие с гетмана, а затем прислал Бржостовскому письмо, в котором старался образумить расходившегося епископа; но Бржостовский и слышать не хотел ни о чем: между прочим он говорил, что примас не имеет права вмешиваться в дела литовской церкви, так как он, Бржостовский, в Литовском государстве есть такой же примас, как Родзиевский в Польше. А когда он узнал, что примас снял с Сапеги проклятие, то разослал послание ко всем литовским церквам, в котором доказывал, что поступок примаса незаконен и анафема должна быть оставлена в силе.

Борьба все более и более разгоралась. Родзиевский, задетый за живое последними действиями виленского епископа, потребовал формальным образом явки его к себе на суд в Гнезно. Бржостовский не поехал, несмотря на принуждения самого короля. В 1694 г. примас собрал к себе многих духовных лиц польского королевства и изложил им поступок Бржостовского; 30 мая съезд этот признал Бржостовского виновным во всем, о чем и донес в Рим. По этому поводу в следующем году в Польшу прибыл папский нунций. Нунций принял сторону Бржостовского и потребовал к себе на суд настоятелей монастырей и костелов, как ослушников епископа; но они не явились. Нунций донес папе. Дело приняло еще более серьезное направление. В это самое время вся Речь Посполитая, в лице своего дворянства и духовенства, разделилась на две части: одна стала на сторону Сапеги и Родзиевского, а другая на сторону Бржостовского; первая состояла собственно из литовцев, вторая же из поляков. Вследствие волнений, поднятых Бржостовским и Сапегою, государственные дела в Речи Посполитой совершенно остановились: ни король, ни сенат не знали, что делать и за что приняться; да никто, впрочем, и не хотел делать ничего серьезного; каждый из правительственных лиц Речи Посполитой, принадлежа к той или другой партии, то есть или к партии Сапеги, или к партии Бржостовского, думал только о том, как бы наделать своим противникам побольше пакостей, если так можно выразиться.

Бржостовский, чувствуя за собою большую силу, задумал уничтожить своего заклятого врага Сапегу посредством сеймового суда. Он уговорил короля созвать по этому поводу сейм в Варшаве. В 1695 г., 12 января, сейм был созван. Когда приступили к избранию маршала для руководства прениями, то поднялся такой шум и крик, что не было никакой возможности произвести избрания: партия Бржостовского хотела избрать своего сторонника, а партия Сапеги своего. Затем спор скоро перешел в ругань, а потом и в драку. И ровно 40 дней сеймовые члены спорили, ругались и дрались! Дело кончилось тем, что 23 февраля все разъехались, не начавши своих заседаний.

Между тем спустя четыре месяца в Вильне произошло еще одно скандальное событие, которое, так сказать, подлило масла в огонь. Дело вот в чем. В праздник Божьего Тела в кафедральный костел собрались все монахи виленских католических монастырей и настоятели костелов для участия в процессии по городу. По окончании обедни, которую служил сам епископ, началась процессия. Но лишь только прошли главную улицу, как произошел скандал: епископ при повороте с главной улицы пошел с настоятелями костелов в одну сторону, а монахи и магистрат – в другую. Бржостовский был приведен в бешенство этим поступком монахов и магистрата: он, не окончив процессии, уехал домой. Вслед за этим Бржостовский приступил к целому ряду проклятий – сначала он проклял монахов католических орденов, а затем и членов магистрата. Проклятия происходили в продолжение трех месяцев в праздничные дни. В заключение епископ приказал затворить и запечатать все виленские монастыри и костелы и произнес интердикт на всю епархию, с запрещением исповеди и проповеди.

Поражая проклятием приверженцев Сапеги, епископ Бржостовский не оставил в покое и сего последнего. В то время, когда епископ проклинал монахов и членов магистрата, Сапега удалился в лагерь, находившийся около Дубенок, чтобы оттуда напасть на турок. Бржостовский, узнавши об этом, послал туда своих тайных агентов, с тем чтобы они взбунтовали против Сапеги войско и таким образом лишили бы гетмана власти. Но происки Бржостовского не удались: войско осталось верным своему полководцу, и гетман скоро одержал блистательную победу над турками.