Тяжелый свет Куртейна. Зеленый. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Макс Фрай cтр.№ 29

Патрульные, в смысле, деревья тринадцатой Патрульной Рощи, расположенной на северном склоне холма Тауро, не просыпаясь, машут Стефану ветками; при этом старый ясень, у которого Стефан – любимчик, ухитряется как бы нечаянно сунуть кончик ветки ему за шиворот и пощекотать.

Деревья умеют взаимодействовать, не просыпаясь, причем им самим это нравится – интересное развлечение, как будто дополнительный сон во сне. Удачно, что деревья так устроены, а не то приходилось бы отправлять все патрульные рощи в отпуск примерно с ноября по апрель; собственно, даже по май, потому что когда у деревьев начинают набухать и распускаться почки, им резко становится не до патрулирования. Плевать, кто откуда возник, вылез, или, предположим, свалился, из какой состоит материи, чем питается и для чего на свете живет.

То ли дело зимой, когда у деревьев нет других занятий – только спать и смотреть, что творится вокруг. Деревьям интересно все хоть сколько-то необычное, отличное от знакомых явлений, а Стефану обо всем необычном в городе следует узнавать вне зависимости от того, захочет ли оно с ним знакомиться. В этом смысле городские деревья совершенно незаменимые соглядатаи – после того, как научишься правильно их понимать. На самом деле, тот еще ребус, но у Стефана было так много времени на расшифровку и полное право на столько ошибок, что на его месте даже распоследний тупица хоть чему-нибудь, да научился бы. А Стефан теперь, если надо, умеет видеть как дерево, думать, как дерево, чувствовать, как дерево чувствует, и при этом – приятный бонус! – ходит, где вздумается, и его по-прежнему совершенно невозможно спилить.

В общем, зимой во сне деревья работают так эффективно, что Стефан нарадоваться не может. Изначально-то он какой-то особой практической пользы от сотрудничества с деревьями не ждал. Придумал Патрульные Рощи, чтобы развлечь городские деревья. Ну и ради собственного удовольствия – это же чистое счастье, что теперь хочешь не хочешь, а надо регулярно делать обход.

Ладно, – думает Стефан. – В основном вроде нормальные гости, пусть гуляют спокойно, не буду их дергать. Хотя, могу спорить, тот, который «как бы плакал, но не плакал», сам ко мне скоро заявится, будет проситься домой; а что ж, отведу, заодно и проветрюсь, давно я в тех местах не бывал. А вот с этой, которая «клянчила, хныкала», надо бы разобраться, чем скорее, тем лучше. Да хоть прямо сейчас.

Лейская Шакка, она же Голодный Нытик, не бог весть какая опасная тварь, но Стефан их очень не любит, потому что жертвой Голодного Нытика может стать только добрый, щедрый, ну или просто покладистый человек. Выпросит у такого монетку, сигарету, конфету, хоть наклейку из супермаркета, любую незначительную ерунду, прикинувшись милым ребенком, больным стариком, заблудившимся иностранцем, инвалидом, беспомощной бабкой, подростком, попавшим в беду – да кем угодно, лишь бы понравиться, или разжалобить – и вместе с подачкой прихватит часть жизненной силы своего благодетеля, так что тот будет какое-то время чувствовать себя разбитым, почти больным и беспричинно несчастным; потом, конечно, пройдет. На самом деле ущерб от встречи с Голодным Нытиком не особо велик, люди и не с таким справляются, но сам факт приводит Стефана в ярость, как всякая гадская несправедливость. Нельзя обирать великодушных людей только за то, что они великодушны, – думает Стефан. – Великодушные и так пока, мягко говоря, в меньшинстве.

Ради такой мелкой пакости, как Голодный Нытик, Стефан не использует бубен, еще чего не хватало. Он просто топает ногой по земле. Земля ему все простит; собственно, тут и прощать-то нечего, скорее, скажет спасибо, нашей земле нравится любое колдовство, лишь бы оно почаще творилось, земля истосковалась по настоящей веселой магии, ей всегда мало, сколько ни дай. В общем, Стефан топает ногой в изобретенном специально для таких случаев многообещающем искусительном ритме, привлекающем всякую хищную мелочь, примерно как «цып-цып-цып». Теперь Голодный Нытик прибежит как миленький, никуда не денется, можно спокойно ждать; главное, от скуки не закурить, потому что для большинства примитивных хищников табачный дым – чуть ли не самое страшное зло в человеческом мире, он только высшим духам по нраву, а низшим – наоборот.

Ладно, – думает Стефан, – не очень-то и хотелось. Хотя кого я обманываю, именно сейчас как раз очень даже хочется, в последний раз аж ночью курил. Ай, да тем лучше, злей буду. А то в последнее время расслабился, как на курорте… собственно я и есть практически на курорте, не хватает только шезлонга, коктейля и таблички с надписью «Осторожно, акулы», – самодовольно ухмыляется Стефан. Имеет полное право: когда ты начальник Граничной полиции города Вильнюса и твоя единственная проблема за последние несколько дней – всего лишь условно безобидная Лейская Шакка, даже как-то глупо не быть чрезвычайно довольным собой.

Стефан стоит на склоне холма, прислонившись спиной к любимому ясеню, в смысле, к тому самому ясеню, который его полюбил. Ему не трудно, а чуваку удовольствие. Деревья, на самом деле, редко к кому-то привязываются, и если уж такое случилось, их чувства следует принимать во внимание, уважать и щадить. Благо дереву много не надо – навещай его иногда, радуйся встрече, ласково прикасайся к стволу. Весной и летом вполне можно забить на свидания, деревьям в это время и без нас хватает хлопот, но осенью и зимой надо приходить обязательно. Дерево тем сильнее любит, чем крепче спит.

В общем, Стефан стоит на холме и с высоты своего положения наблюдает, как приближается Лейская Шакка. Медленно, неохотно, но куда ей деваться, раз позвали – идет. У Стефана в этом смысле особо не забалуешь, если уж ему крепко приспичило, кого угодно к себе призовет. Другое дело, что с точки зрения техники безопасности так не со всеми следует поступать, потому что по-настоящему грозный хищник, осознав, что попал в ловушку, по дороге с горя таких бед натворит, что ну его к черту. Дешевле будет обычным образом выследить и поймать.

Но с мелочью вроде Голодных Нытиков можно не церемониться, чем больше их напугаешь, тем лучше: от страха они мгновенно теряют силу и способность соображать. Вот и Лейская Шакка покорно бредет к холму, на ходу изменяет облик в надежде выбрать такой, который разжалобит охотника: дряхлая старушка с птичьим лицом превращается в землисто-бледного тощего школьника, школьник – в юную деву нездешней, неземной красоты, ковыляющую на костылях, дева – в слепого с палкой, слепой – в трясущегося старика, старик – в собаку со слезящимися глазами, собака – в туриста с большой фотокамерой, растерянно озирающегося по сторонам, турист – в молодую девчонку с младенцем, одетую не по погоде, словно только что выскочила из дома в чем была. Все эти перемены совершенно не трогают Стефана, зато развлекают редких прохожих: обличья Голодного Нытика предназначены для человеческих глаз, и процесс превращения тоже вполне можно увидеть человеческими глазами, какая-то особая подготовка тут не нужна. Поэтому двое из примерно десятка прохожих сейчас близки не то к просветлению, не то к решению в ближайшее время посетить психиатра, а остальные, как водится, думали о своем, смотрели под ноги и не заметили ничего.

Стефан мог бы и дальше спокойно стоять, ожидая, пока жертва сама до него доберется, но ему жалко времени и хочется закурить, поэтому он сбегает по склону холма вниз, навстречу плачущей девочке, мужчине с окровавленным лицом, замотанной в плед побирушке, надо, чтобы Лейская Шакка его увидела, почуяла запах, услышала голос, с жертвой следует установить максимально полный контакт. И убедившись, что бледный малыш с разбитой коленкой внимательно на него смотрит, приветливо говорит: «Тебя нет». Звучит не то чтобы впечатляюще, но в устах Стефана срабатывает без осечек: тварь исчезает, как не было. Это нормально, кто угодно откуда угодно исчезнет, если Стефан скажет с присущей ему убедительностью: «Тебя нет». В магии важно не столько само заклинание, сколько кто его произносит. Раньше, когда Стефан еще был молод, неопытен и не настолько силен, чтобы стать полновластным хозяином на своей территории, ему приходилось произносить сложнейшие формулы сопровождая их крайне утомительными ритуалами. Несколько столетий терпеливо убеждал реальность делать, как он сказал. Ну чего, убедил в итоге. Прежде его дела делились на «трудно» и «совсем невозможно», а теперь на «легко» и «надо подумать, как сделать, чтобы стало легко».