Муравечество - читать онлайн книгу. Автор: Чарли Кауфман cтр.№ 126

Я вхожу в книжный и ловлю на себе враждебные взгляды — очередной бездомный, что хочет укрыться от стихий. Бездомные незримы, пока не вторгаются в недружелюбное окружение. И тогда — ого-го как зримы. Я смотрю на полку с бестселлерами. «Восстановления» там нет. Есть место для книги, но полка пуста. Я подхожу к кассирше. Она поднимает взгляд, быстро прячет свое отвращение.

— Да?

— Мне нужно «Восстановление».

— Не сомневаюсь, — говорит она, не успев себя одернуть.

— Книга.

— Распродана.

— Правда?

— Нет, вру.

— Правда?

— Конечно, не вру. Зачем мне врать? Да что с вами не так? Она распродана во всем городе. Это все знают.

— А.

— Я могу помочь вам чем-то еще, сэр?

Ее «сэр» режет как нож.

Я качаю головой и ухожу. Мне не получить книгу. Это совпадение или часть какого-то запутанного сюжета? Неважно. Я добрался сюда. Я продолжу идти. Следующий шаг — привести себя в порядок. Хоть прошло столько времени, у меня в кармане все еще лежит большая связка ключей от квартиры. Если Доминика нет дома, может, получится проскочить, помыться и переодеться. Потом, может, связаться с Барассини и продолжить работу над истинной версией фильма.

Ключи все еще подходят. Доминика нет, но все мои вещи пропали. Доминик выкинул мои пожитки? От этого зловонного бегемота всего можно ожидать. Даже спального кресла нет — сменилось на огромный гамак между двумя недавно установленными двутавровыми балками. Я с трудом узнаю свой дом. Хотя бы душ еще на месте, но ручки холодной и горячей воды передвинули на десять сантиметров выше моей головы — полагаю, чтобы этому смрадному мамонту было сподручнее. В конце концов, маловероятно, что при своем-то весе он способен даже чуть-чуть нагнуться, чтобы включить воду. Вдруг поэтому от него и разило? Может, теперь он благоухающий лимоном левиафан. Узнавать я не намерен. Поднимаю руку и включаю душ. Приятно, но времени нежиться нет. Как можно быстрее мою бороду со средством под названием «Шампунь для большого человека» и тороплюсь прочь. Одежду Доминику делали на заказ в компании фумигационных палаток. Я даже не могу затянуть ее ремнями, потому что ремни длиннее всего моего роста. Все же нахожу его наручные часы, которые садятся мне на талию. Выглядит не лучшим образом, зато одежда чистая, а другого варианта нет. Я набиваю пару его ботинок скомканными носками из комодов, это помогает.

Поднявшись в ванной по приставной лестнице, я могу посмотреться в зеркало. Из-за полосатого фумигационного наряда и гигантских ботинок я похож на клоуна. Возможно, мне это в чем-то на руку. Америка любит клоунов. Ну, не совсем, но все же больше, чем мужчину еврейской внешности, который расхаживает в клоунском костюме. Если наложить белый грим, возможно, любой мужчина, женщина или небинарная персона с легкостью сможет выйти на улицы, и в то же время это мне позволит добраться до своего двойника, не привлекая внимания к нашему физическому сходству и не пугая этим людей. Я нахожу гигантский тюбик белого грима, с помощью которого Доминик перевоплощается в Толстяка Арбакля, и, не скупясь, размазываю по лицу, а потом черным тушевым карандашом рисую себе невинные брови Харри Лэнгдона. Теперь я выгляжу безобидно.

Дети на улице показывают на меня пальцами и восторженно хохочут. Приятно привнести немного радости в этот жестокий, дурацкий, уродливый мир. Я им машу и улыбаюсь. Жаль, нет воздушных шариков. Дети, как мне говорили, обожают воздушные шарики. И я вполне могу это понять. Они красочные и прыгучие. Шарики, не дети. Когда я был маленьким, гордости от обладания воздушным шариком, привязанным к запястью, не было равных. Как-нибудь потом поищу пачку шариков и баллон с гелием. И то и другое придется украсть, поскольку у меня за душой ни цента. Радость на лице ребенка стоит риска — и не только на его (или ее, или тона) лице, но и во всем его теле, ее теле или каком угодно другом, если это небинарный ребенок. Потерявшись в мыслях, я чуть не прохожу мимо толпы, собравшейся перед Храмом актеров, но оглядываюсь как раз вовремя, чтобы заметить, как толпа взрывается аплодисментами, когда открываются двери и выходит мой доппельгангер. Я ныряю за мусорный бак. Мелькают вспышки. Он останавливается, машет и обращается к толпе:

— Как соблюдающий еврей, я не считаю кошерным обращаться к фанатам перед молельным домом, откуда только что вышел после совершения утренних молитв, или шахарита, на которые я хожу ежедневно. Прежде всего я еврей. Но если Хашем в его бесконечной мудрости усмотрел нужным благословить меня произведением, приносящим радость многим, тогда, возможно, в этом произведении есть что-то священное, а следовательно, принимать вашу хвалу пред дверями Дома Б-га не грешно. Внутри, конечно, ни за что, но снаружи — почему нет? Я испытываю благодарность и смиренность за эту возможность стать гласом Инго Катберта, который, благослови Б-г его душу, умер ровно год назад.

Год? Но я провел в аду целые эпохи.

— Так или иначе, вновь благодарю вас за вашу доброту. Сейчас я отправляюсь на конференцию ООН о кризисах в международном кинематографе, но, как многие из вас уже знают, я дам сегодня вечером бесплатную лекцию о фильме Катберта в центре «92-я улица Y». После чего мы выделим время, чтобы любой — действительно любой — мог задать мне вопрос о фильме. Возможно, эта лекция станет более благоприятной оказией для диалога. И вновь благодарю вас за интерес к творчеству Инго Катберта в частности и к кинематографу в целом. Доброго дня и удачи.

Я следую на неподозрительном расстоянии, пока мой доппельгангер отправляется пешком на восток до ООН — похоже, вместе с молодой секретаршей. Везет, что в Нью-Йоркской школе клоунов и акробатов как раз кончились уроки и на восток по 47-й идет небольшая компания клоунов-студентов в полном тренировочном обмундировании. Можно присоединиться к ним и избежать всяких подозрений. Я слежу, как в ритме широких шагов покачивается его ермолка. Это что еще за походка? Я не шагаю широко. Если он изображает меня, то разве не должен и ходить так же, как я? Но, размышляю я, и ермолка на меня не похожа. Он не изображает меня. В моей замене произвели тонкие и, возможно, не такие уж тонкие изменения.

Клоуны-студенты болтают о каком-то семинаре по ведрам с конфетти от мистера Эксцентрика в корпусе С. Трудно сосредоточиться. Я бы сказал, большой науки в том, чтобы взять чертово ведро и плеснуть на публику, нет. Но только не в руках мистера Эксцентрика. Как это раздражает. Мой доппельгангер останавливается у «Книшионера Гордона» — еврейской забегаловки с супергеройской тематикой, известной тем, что принимает бар-мицвы и бэт-мицвы богатых детишек (а в последнее время и тон-мицвы). Клоуны-студенты идут дальше, а я остаюсь перед рестораном на обозрении. Приседаю за очередным мусорным баком, откуда открывается приличный вид через широкую витрину едальни. Он заказывает у стойки. Рука ассистентки лежит у него на копчике. Это не ассистентка. Я приглядываюсь. Она красива, как могут быть красивы еврейки, в ней есть некая приземленная, деловитая властность. На любителя, но мне нравится. Люблю, когда мной командуют. В моей жизни была не одна еврейка. Если быть точным, две. Они не согласны на оральный секс, но, полагаю, это все знают. И, правду говоря, если мне и захочется орального секса, то я предпочел бы заниматься им с мужчиной, потому что мужчина в этом мастер на все руки (или рот) и понимает тонкости и потенциальные удовольствия так, как женщинам не понять. Не то чтобы я когда-либо занимался оральным сексом с мужчиной; это только теория, а еще я так слышал. И не то чтобы мне хотелось. Это точно не для меня. Может, хотя бы транс-женщина.