Шарль Тевенен. Штурм Бастилия 14 июля 1789 года.
Ок. 1793. Метрополитен-музей, Нью-Йорк
После отрицательного ответа коменданта народ двинулся вперед. Мятежники легко проникли на первый наружный двор, а потом двое молодых людей, Даванн и Дассен, перебрались по крыше парфюмерной лавки на крепостную стену, примыкавшую к гауптвахте, и спрыгнули во внутренний (комендантский) двор Бастилии. Обен Боннемер и Луи Турне, отставные солдаты, последовали за ними. Вчетвером они перерубили топорами цепи подъемного моста, и он рухнул вниз с такой силой, что подпрыгнул от земли чуть ли не на два метра. Так появились первые жертвы: один из горожан, толпившихся у ворот, был раздавлен, еще несколько человек – покалечены. После этого народ с криками ринулся через комендантский двор ко второму подъемному мосту, непосредственно ведшему в крепость.
Маркиз де Лонэ, отлично понимая, что ему нечего рассчитывать на помощь из Версаля, решил взорвать крепость. Но в то самое время, когда он с зажженным фитилем в руках хотел спуститься в пороховой погреб, два унтер-офицера, Бекар и Ферран, бросились на него и, отняв фитиль, заставили созвать военный совет. Дело в том, что гарнизону с высоты стен показалось, что на них идет весь миллионный Париж. И инвалиды, с самого начала выражавшие недовольство комендантом, заставили маркиза де Лонэ согласиться на капитуляцию. Затем был поднят белый флаг, и несколько минут спустя, по опущенному подъемному мосту толпа восставших проникла во внутренний двор крепости, грабя по пути конюшни, каретные сараи и кухни, относившиеся к крепостному хозяйству. Чтобы остановить этот грабеж, солдаты дали по мародерам один (и единственный) выстрел из пушки.
Но, по сути, Бастилия сдалась без боя. Это – исторический факт, не подлежащий сомнению.
«Осаждавших» было всего 800–900 человек, но площадь перед Бастилией и все прилегающие улицы были заполнены любопытными, которые сбежались смотреть на интересное зрелище. Cопротивления практически не было никакого, а среди многочисленных зрителей находилось много весьма элегантных дам в собственных экипажах.
Развязка наступила в пять часов вечера. До этого времени число жертв составило около десятка человек, что выглядело вполне «нормально» по меркам тогдашнего неспокойного времени. Командир гвардейской роты, первой вошедшей на территорию Бастилии, собрался принять капитуляцию, но был смят толпой, которая рвалась разграбить все, что попадалось под руку, и казнить всех, кто встречался на пути. Солдатам не удалось сдержать напор мародеров, и многие «защитники» Бастилии были убиты.
Над комендантом Бастилии восставшие учинили зверскую расправу. Маркиз де Лонэ защищался как лев, но его подняли на штыки, а его окровавленную косу и голову потом носили по улицам как символ победы…
Таким образом, ненавистная Бастилия пала под ударами «восставшего народа», взорам которого представилось удивительное зрелище…
Какое же?
Всего семь находившихся там заключенных…
Кто же это были?
Четверо из них (Жан Бешад, Бернар Лярош, Жан Лякорреж и Жан-Антуан Пюжад) были мошенниками и сидели за подделку финансовых документов.
Граф де Сулаж был помещен под арест в 1782 году – за «устроенный дебош» и «чудовищное поведение» (по-видимому, речь шла об инцесте) по требованию своей же семьи, которая неплохо платила за то, чтобы иметь гарантию того, что распутник просидит в Бастилии, как можно дольше.
А еще двое – Огюст-Клод Тавернье и некий Уайт (он же граф де Мальвилль, он же Джеймс-Фрэнсис Уайт, ирландский дворянин, ставший офицером французской армии) – были психически больными, причем первый из них утверждал, что лично убил короля Людовика XV, а второй – принимал себя за Цезаря и говорил на латыни. Место им было явно не в Бастилии, а в клинике Шарантон.
В некоторых источниках утверждается, что был освобожден и знаменитый маркиз де Сад, но это полная ерунда – он был еще в июне переведен в упомянутый Шарантон, а посему 14 июля не мог быть освобожден народом в качестве «жертвы королевского произвола».
Как видим, ни один из этих людей не тянул на титул «жертв режима».
Революционеры были страшно расстроены таким незначительным количеством и таким качественным составом узников, а посему тут же придумали еще одного – некоего графа де Лоржа, якобы несчастного, который томился в королевских застенках 32 года, а в Бастилии якобы сидел в сырой камере без света, полуголый, с длинной бородой и в цепях…
И чтобы уж совсем закрыть этот вопрос, отмечу, что все эти «освобожденные восставшим народом» узники так и не получили свободы: четверых мошенников вскоре вновь посадили, а остальных троих просто перевели в более подходящее для них место – в лечебницу Шарантон.
Все остальные камеры Бастилии пустовали. Впрочем, парижская чернь вовсе и не собиралась никого освобождать. Восставшие хотели поживиться неплохими продовольственными запасами крепости, что они успешно и сделали. На семерых заключенных же они вообще набрели совершенно случайно.
Тем не менее, революционный комитет поспешил уведомить Национальное собрание об этом «подвиге народа».
При этом «штурм» прошел почти незаметно: из почти миллиона парижан не более тысячи принимали в нем хоть какое-то участие. Никто из них практически ничем не рисковал: король дал распоряжение войскам ни в коем случае не стрелять в народ и не проливать кровь. А вот то, что происходило после «великой победы», весьма красочно описывает Шатобриан: «Покорители Бастилии, счастливые пьяницы, провозглашенные героями в кабаке, разъезжали в фиакрах; проститутки и санкюлоты, дорвавшиеся до власти, составляли их эскорт. Прохожие с боязливым почтением снимали шляпы перед этими победителями, некоторые из которых падали с ног от усталости, не в силах снести свалившийся на них успех».
[124]
Забавно, но «взятие» Бастилии было предсказано за три года до этого известным авантюристом и алхимиком Алессандро Калиостро, основателем «египетского» масонства, побывавшим и в России и высланным оттуда как лицо, симпатизировавшее вольным каменщикам. В 1786 году он написал свое «Письмо к французскому народу», где, между прочим, говорилось, что он не вернется в Париж до тех пор, пока не будут созваны Генеральные штаты, а Бастилия не падет и не превратится в место всенародных гуляний.
Так оно, собственно, и случилось. Рядом с Бастилией были открыты временные кафе, и у их владельцев не было отбоя от посетителей. Кареты сновали взад-вперед у подножия башен, а нарядные щеголи и барышни, смешавшись с полуголыми рабочими, под восторженные крики толпы «героически» сбрасывали со стен камни, поднимая столбы пыли.
В любом случае, день взятия Бастилии (14 июля) был отпразднован как «торжество свободы и патриотизма». Теперь мы знаем, что он ознаменовал собой начало новой революционной эпохи, напрямую связанной с террором, направленным против своего же народа. Но как только не писали об этом в свое время. Вот, например, слова академика Е.В.Тарле: «Осада и взятие Бастилии – одно из грандиознейших событий в истории человечества. Оно имело огромное значение в глазах не только современников, но и последующих поколений. Взятие Бастилии сделалось символом всякого достигнутого революционным путем политического освобождения, самое слово «Бастилия» стало нарицательным».
[125]