Когда он заканчивал объяснять, что космос расширяется в никуда, я начинала расстраиваться.
– Но тогда что там, где заканчивается Вселенная? – настаивала шестилетняя я.
Мои вопросы начинали выходить за рамки дозволенных уточнений. Я жаждала узнать ответ, хотя и сомневалась, что получу его, а из кресла уже доносился размеренный храп. Отец спал. Я, ликуя, выскальзывала из кровати. И снова мой трюк удался.
Мама смотрела телевизор в гостиной – вечером по средам показывали новые исторические драмы Би-би-си. Я тайком устраивалась за диваном и смотрела вместе с ней, пока хихиканьем случайно не выдавала своего присутствия.
– Ох уж твой отец! – вздыхала она и сажала меня рядом с собой на диван.
К восьми годам я успела посмотреть и полюбить все снятые студией Би-би-си исторические драмы, которые показывали по американскому телевидению, начиная с сериала «Дживс и Вустер» и заканчивая экранизациями романов Джейн Остин. В детстве я ощущала куда более сильную связь с мирами прошлого, которые видела по телевизору, с жизнью, костюмами и пейзажами тех времен, нежели с современным американским пригородом, где я жила.
Это чувство отчужденности проявилось в ряде неловких и безуспешных подростковых попыток самовыражения. Как-то раз, на Хеллоуин, когда мне было тринадцать, я нарядилась Эмили Дикинсон – моей аллюзии не поняли не только мои друзья-сверстники, которым были по вкусу костюмы сексуальных вампиров или девушек с игривыми кроличьими ушками из журнала Playboy (да-да, нам было по тринадцать лет!), но и взрослые, которые угощали нас сладостями, когда мы ходили по домам. Другие подростки запоминали слова из песен своих кумиров, а я заучивала наизусть стихи Теннисона, Лонгфелло и Блейка. Уже учась в колледже, я все еще хранила коробку с костюмами, хотя и научилась сублимировать в творчество свою тревогу и тоску по местам и временам, которые мне было не суждено лицезреть.
Ощущение разрыва между былыми временами и тем, что происходило со мной в реальной жизни, очевидно, досталось мне по наследству от переживших холокост бабушки и дедушки, для которых трагическое прошлое навсегда осталось настоящим: имена моих погибших родственников звенели тяжелым эхом в семейной памяти, о них почти не говорили, а если речь и заходила о чем-то таком, то зияющей дырой повисало молчание, звеневшее громче, чем слова. А может, этот раскол ощущают все режиссеры? Не все ли мы тоскуем по мирам и землям, далеким от наших собственных, и по любви к тем, кого никогда не встречали? Возможно, как пишет психолог Бруно Беттельгейм в своей книге «О пользе волшебства», мое упоение выдуманными историями объяснялось «чрезмерным разочарованием в реальности, не позволяющим с доверием принимать ее дары». Но вероятнее всего, во всем была виновата киностудия Би-би-си. С раннего детства они приучили американскую девочку смотреть исторические драмы, кино про замки и хорошие манеры и взрастили во мне эту душевную тягу, которая преследовала меня все детство, юность и даже во взрослом возрасте.
Теперь, оказавшись в Шотландии, я чувствовала, что, какова бы ни была причина внутреннего надлома, он постепенно затягивался. Мне казалось, что мой внутренний мир наконец стал резонировать с внешним – с просторами укрытых полями холмов, разрушенными замками и ощущением таинственности, которое висело в воздухе, словно молчаливо плывущий с Ирландского моря туман.
– Большое спасибо, – поблагодарил Юан водителя такси. – Вы не могли бы забрать нас около одиннадцати?
Водитель остановил машину и включил свет в салоне. Кивнув, он взял из рук Юана деньги.
Я вылезла из машины в ночной холод и, подняв глаза, увидела вырисовывающийся перед нами силуэт замка. Из дома доносились смех и музыка. Сделав глубокий вдох, я вслед за Юаном прошла через неприметную боковую дверь, на которой висело написанное детским почерком объявление: «Гостям сюда».
Традиционные шотландские танцы оказались совсем не такими сложными, как может показаться на первый взгляд, но вот мой мудрый совет новичкам: во-первых, наденьте обувь поудобнее, потому что придется много прыгать. Во-вторых, выберите в толпе человека одного с вами пола, который выглядит достаточно компетентным в этом вопросе, и в точности копируйте его движения – в конце концов комбинации начнут повторяться, и вы быстро их выучите. В-третьих – и это самое важное из всего вышеперечисленного, – прежде чем начать танцевать, подождите, пока все не выпьют хотя бы по пять бокалов вина или шампанского: тогда никто даже внимания не обратит, что вы понятия не имеете, что делаете.
Бальный зал переливался огнями и искрился весельем, а я, Элизабет Беннет собственной персоной, сидела и наблюдала за всем и вся. Темно-бордовые стены придавали огромному залу, освещенному множеством свечей, теплое сияние. Повсюду на стенах висели картины и портреты в золоченых рамах. Мимо нас, кружась в танце, проплывали наряженные гости. Обстановка идеально соответствовала моему романтическому, вдохновленному фильмами Би-би-си представлению о том, как должен выглядеть настоящий бальный зал. И все же, к моему огорчению, недоставало тонкого юмора, который я столько раз слышала в сериале «Дживс и Вустер». Вместо этого вокруг велись лишь вежливые разговоры о погоде, о рыбалке, о родителях Юана, о родственниках и общих друзьях. Музыкальным сопровождением служил расположившийся в центре зала ансамбль, исполнявший традиционные шотландские мелодии.
Дважды поборов стеснение и попытав силы в шотландских танцах, я решила передохнуть и присела на стул, который выглядел так изысканно и утонченно, что я опасалась, не угораздило ли меня принять украшение за реальный предмет мебели. Ноги гудели. Еще до того, как начались танцы, пришлось долго стоять. Едва мы вошли в большой зал, подали напитки, и какое-то время мы провели у большой парадной лестницы в окружении оленьих голов и старых гобеленов, а также знакомых и незнакомых лиц. Наше общение с гостями, как мне показалось, длилось целую вечность, у меня урчало в животе, а холод замка пробирал до костей, так что даже губы посинели.
– Итак, Юан, – сказал, подходя к нам, один пожилой господин в ярких брюках лососевого цвета и зеленом свитере, очевидно решивший проигнорировать строгий вечерний дресс-код, – кто эта милейшая американка?
– Это Джессика, – сдержанно и подчеркнуто вежливо ответил Юан. Было видно, что он нервничает. – Моя близкая подруга.
Его слова резанули мне слух. Близкая подруга? Юану было явно некомфортно, что я пришла вместе с ним, и теперь я тоже стала чувствовать себя не в своей тарелке. Как только пожилой господин увлекся миской с чипсами, которая заинтересовала его куда больше, чем наше общество, я повернулась к Юану.
– Близкая подруга? – Я хотела слегка подразнить Юана, но не сумела сдержать сквозившее в голосе недовольство.
– Ну, мы ведь правда близки. – Юан переступил с ноги на ногу. – Я знаю, прости. Я не знал, что сказать.
– Почему бы не сказать, что я твоя девушка?
– Ну конечно, да, хорошо. – Юан сжал мое плечо.
– Все знают, что я живу у тебя, – сказала я, отдергивая руку. – Так в чем проблема?