«Поселок» состоял из зоны, обнесенной колючей проволокой, и каких-то унылейших строений, напоминавших индивидуальные бараки. То есть по структуре и уровню комфорта – это бараки, но маленькие. Все живущие там делятся на две условных категории: бывшие зэки и фсиновцы. Три дня пребывания на месте показали, что условность эта совершенно ничтожна: люди разных каст слились в единую, неделимую и однородную массу с абсолютно идентичной речью, понятиями и стилем (разве что фсиновцы носят форму).
Штаб – в зрительном зале местного ДК, облезлое деревянное здание которого сливается с серой неуютной местностью. Оттуда вынесены лавки, и там же, прямо в зале, волонтеры спят, хранят оборудование и шмурдяк.
Когда мы входим, группы как раз отправляются на задачи, а неугомонный Fex вносит треки в штабной ноутбук. КашаМалаша и Скрипач смотрят пустыми глазами в карту и, раздавая задачи, будто отбрехиваются от поисковиков, называя квадраты.
Только через час Каша освобождается и начинает передавать мне координацию, то есть рассказывать о происходящем, версиях и фактах.
Выяснится, что мальчики пошли в лес, да, с мешком, но там был хлеб. Буханка хлеба. Семья их, так же как и каждая первая семья в поселке, – нищая. Состав: мать и четыре ребенка, все от разных отцов, и ни один не платит алименты. Дети неухоженные, недолюбленные, нахуй никому не нужные.
Каша не заморачивалась сильно, один раз опросила мать и погнала всех в лес.
– А почему Жора сказал, что с ментами непорядок? – спрашиваю.
– Да они долбоебы. На контакт не идут, хотят, чтобы мы тут какой-то хуйней занимались, – отвечает Каша.
Карта поиска внушает ужас – огромный лес, который к северу только километрах в 10 ограничивается непроходимой рекой; на западе – в 4–5 километрах болото, на востоке – также реки и болота, но километрах в 5–10. Итого площадь поиска – не менее 100 квадратных километров относительно проходимой местности. Каша успела закрыть участок прямо у поселка, до лесовальных просек в паре километрах к северу, то есть крохи.
На самом деле она механически закрывала площадь, не более того. Версий у нее, по сути, не было, только неистовое желание спустить пруд посреди поселка и загнать водолазов в воду, хотя это было спорно – старшему пропавшему 10 лет, это уже «безопасный» относительно версии утопления возраст.
Прибывших со мной я отправляю в лес дозакрывать задачи Каши, а сам иду искать полицию. Их штаб – в школе.
Первым встречается опер из Кирова, ведущий дело, Сеня. Адекватнейший парень.
– Пойдем кофейку дерябнем, – сразу приглашает в какой-то кабинет завуча, который на время поиска отошел ему.
Он сразу начинает прощупывать почву – кто я таков да чего мне нужно. Коротко рассказываю ему про дорогу, анекдот про Сибирь и про то, что увиденное правда напоминает Новосибирский поиск. Поняв, что я в порядке, Сеня переходит к разговору напрямки:
– А че за девушка у вас тут была за главного?
– Каша, что ль?
– Да. Ее кто общаться учил?
Выясняется, что Каша орала на полицейского генерала и, обложив того хуями, отказалась иметь дело с полицией.
– Погоди, – говорю. – А генерал чего хотел?
– Всех, кто есть, 300 человек, загнать в лес, и большой цепью прочесать, и чтоб ваши были старшими в строю.
– Сень, это малоэффективно вообще…
– Да, но это его идея фикс.
– Сможем так: мы вечером дадим людей – а завтра все работают с нами?
– Поговорю с ним. Ты вечером приходи на наше совещание, разбор полетов.
– Окей. Че говорить?
– Скажи, что молодцы, хуе-мое, нормальным пацаном просто будь и прямо предлагай.
– По рукам.
Я возвращаюсь в штаб, грустный и без дополнительных вводных. Жаль, что мать нельзя опросить – ее увезли в город, в следственный комитет. Хотя какой толк возить мать, у которой пропали дети, за 300 км на допрос?
Через полчаса Сеня приносит мне материалы – всё, что у него есть по первому опросу матери, и все свидетельские показания, собранные, кстати, весьма толково. Увидев кольца на руках Сидоровой, которую я оставил при штабе, Сеня советует: «Рыжье сними». Сидорова недоуменно взирает на Сеню. «Золото. Вместе с руками тут могут оторвать».
Я расчерчиваю карту и начинаю планировать задачи. Больше всего меня интересуют болота. Судя по характеристикам опытных старших, которые докрикиваются в штаб по рации, лес – простой и прозрачный. Пару групп, которые уже вернулись и готовы снова идти в лес, я отправляю туда, на запад, моля их прорваться к болоту, прямо к его берегу, и по возможности его оконтурить, то есть обойти.
Несколько человек, оставшихся в штабе, отправляются на опросы соседей и знакомых мальчиков. После опросов картина мира, как всегда, расширяется: оказывается, вечером перед пропажей мальчиков в поселке, откуда нереально выехать незамеченным (все машины на виду, дорога одна, автобусов почти нет, все знают друг друга в лицо), был вечер встречи выпускников школы. Соответственно, было много людей на новых для поселка машинах и некоторые – из других регионов.
Продолжив ковыряться в жизни поселка, находим одну подозрительную личность: какая-то девушка, сотрудница зоны, резко сорвалась в Татарстан – взяла больничный и уехала в день пропажи мальчиков. Она знала их лично и была знакома с отцом одного из ребят, жившим тоже в Татарстане. Так, это уже что-то. Я иду к Сене и рассказываю ему эту историю. Сеня тут же, позвонив в пару мест и подтвердив мою информацию, берет СКшников – и мы идем взламывать ее дом. В доме обнаруживаем следы спешки: на полу валяются вещи, которые девушка с собой не взяла, на кухне, прямо на столе, в тарелке, гниет какая-то лапша. Сеня обещает проверить девушку – с кем ехала, как, и отослать запрос в Татарстан.
В штабе меня ждет сюрприз – одна из групп, работавшая у болот, нашла следы: две пары, похожие по размерам (большой 38-й, маленький гораздо меньше, 34-й), что близко к размерам ног мальчиков. Они шли по свежим следам, которые петляли в сторону болот, потом встретили и обратные следы. Еще одна группа, отправленная туда же, в соседнем квадрате нашла не только следы, но и свежую кучку какашек и вызвала меня по рации.
– Какашки человечьи? – задаю вопрос.
– Ну, похоже.
– Следы рядом есть?
– Есть.
– Посмотри, там в какашках есть фракции чего-нибудь?
– Морковка, наверное…
– Дерьмо твердое, колбаской?
– Колбаской.
– Какого диаметра?
– Что?
– Дерьмо толще твоего обычного?
– Нет, тоньше… гораздо.
Так мы поняли, что какашки могли принадлежать ребенку. Это уже что-то. Следы и свежие какашки, но слишком близко к поселку (так близко, что слышно собак и нетрудно добраться до просек, чтобы выйти, на это должно хватать интеллекта десятилетки). Надо попытаться понять, ходил ли кто-то из поселка на болото в последние дни, – и ребята идут на еще один круг опроса. Сеня, пришедший нас проведать, уже не удивляется количеству информации: «Скажешь об этом генералу».