Чужая дорога - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Иконникова cтр.№ 71

Я не читала того письма. Все это – не более, чем мои предположения. Но я почти уверена, что она написала в нем как раз такие слова.

– Варвара Кирилловна, я не обижаюсь на вас только потому, что понимаю, в какой стрессовой ситуации вы находились на протяжении нескольких недель. Вам нужно взять отпуск и отдохнуть – возможно, в санатории или на море. И не забывайте – нужно думать о том, что вы говорите. За клевету существует уголовная ответственность.

Думаю, я проиграла бы этот бой, если бы не Заболоцкая. Не знаю, что побуждает ее подняться с места. Может быть, она играет наугад. А может, поразмыслив хорошенько, она еще раньше меня поняла, какую роль сыграла во всем Туранская – она-то знает ее гораздо лучше.

Она поднимается и говорит – тоже спокойно и без тени сомнения:

– Светлана Антоновна, мы с Варварой Кирилловной видели это письмо. Вы же знаете – у меня подруга в министерстве образования. Так вот – это совсем другое письмо, не то, которое мы писали. А подписи наши. Не объясните эту странность? Письмо могли подменить только вы. Или кто-то из аппарата губернатора.

Кто бы мог подумать, что Евгения Андреевна – такая актриса? Она даже не покраснела. Я кусаю губы, чтобы не выдать удивления.

Нет, Туранская еще не проиграла. Она еще может выгнать нас с Заболоцкой вон. Или просто закрыть обсуждение и перейти к следующему вопросу – листок с повесткой дня – прямо перед ней. Но, если Лера в своем дневнике не ошиблась, у нее есть одна слабость – она не любит врать. А может быть, даже и не умеет.

Она молчит минуту, не меньше – колеблется, принимает решение. И наконец, роняет:

– Да, это была моя идея. И я ее не стыжусь. Мне стыдно только за то, что я не заявила об этом открыто. И заявила бы, наверно, если бы наш министр в телевизионном интервью не приписал ее себе. А потом он и вовсе уехал в Москву, а новому министру было вообще наплевать, кто был инициатором реорганизации. Нет, за письмо мне тоже стыдно – детская какая-то выходка получилась. Но если бы я привезла подлинное письмо, то подвела бы Дудакова – он уже отрапортовал губернатору, что с коллективом детского дома этот вопрос согласован.

– Но почему, Светлана, почему? – выдыхает Наталья Павловна – на ее побледневших щеках выступают красные пятна.

Туранская тоже встает со стула, подходит к окну. На подоконнике – графин с водой и чистые стаканы.

– Можете считать меня конформистом. Но я, действительно, была согласна со словами премьера – в нашей глуши дети были лишены многого из того, что есть у детей городских. Может быть, это пафосно звучит, но задумайтесь сами – какое развитие они у нас тут получали? Что они видели в Солге? Пьяные рожи на крыльце магазина? Грязь на дорогах? Да у них уроки английского языка вела учительница истории!

– У них был дом! – выкрикивает Палагута.

Туранская не удостаивает ее даже взглядом.

– Ребенок должен развиваться – надеюсь, с этим вы не будете спорить? Как не будете спорить и с тем, что в городе у него гораздо больше возможностей для такого развития.

– Вы говорите сейчас о ребятах из нашего детского дома? – уточняет Палагута. – Да некоторые из них до окончания школы читают по слогам.

– Вот именно! – кивает Светлана Антоновна. – Я об этом и говорю. В штате городских детских домов гораздо больше специалистов – психологов, логопедов. Да, из наших ребят вряд ли получатся профессиональные музыканты или художники, но право-то на уроки музыки или живописи у них, как и у других детей – семейных, нормальных, – быть должно.

Говорить она любит и умеет. Не удивительно, что многие растроганы.

– Но, Светлана Антоновна, вы же сами могли остаться без работы! – Татьяна Николаевна аж подпрыгивает от волнения.

Туранская разводит руками:

– Да, могла. Но мы должны думать об интересах детей, а не о своих собственных. Хотя мне очень неудобно перед педагогами, которые вынуждены были уехать из Солги. Если бы я знала, что детский дом не закроют, а реорганизуют…

– А вы знали, – надеюсь, мой голос не дрожит – на фоне ее ледяного спокойствия как-то не хочется показать себя истеричкой. – Ваше предложение изначально касалось перевода старших ребят. Малышей же вы хотели оставить в Солге.

– Да? – язвит она. – Если вы так хорошо разобрались в ситуации, то объясните нам, пожалуйста, мотивы, которыми я руководствовалась. Должны же были быть какие-то другие мотивы, если мотив заботы о детях кажется вам неубедительным.

Она уже снова восседает в кресле – хозяйка солгинского детского дома. Графин с одним из стаканов уже стоят на столе.

– Я объясню. Закрывать учреждение полностью было не в ваших интересах – это дело, которому Вы посвятили сколько – двадцать, тридцать? – лет своей жизни. Вы были здесь Императрицей – вас боялись, уважали. И отказаться от такой власти и стать обычной пенсионеркой вы были не готовы.

– Зачем же тогда вообще нужно было что-то менять? Я могла проигнорировать выступление нашего премьера – может быть, областные чиновники и не вспомнили бы про Солгу.

– Может быть, – соглашаюсь я. – Но вы сами хотели этой реорганизации. Правительственная концепция просто дала вам возможность быть в тренде. Вы уже давно понимали, что детский дом – не тот, что прежде. Тогда, двадцать или тридцать? лет назад, ребята были совсем другими. Нынешние старшие воспитанники уже не смотрели вам в рот, а пытались возражать, спорить. Конечно, бунтари были всегда – и раньше тоже – но большинство за ними не шло, и вы могли позволить себе их игнорировать. Вы привыкли, что в министерстве вас хвалят, ставят в пример, но понимали, что поводов для гордости все меньше и меньше. Вы не могли запретить детям включать телевизор, пользоваться интернетом. А с экранов лилось то, с чем вы всегда боролись, и ваши послушные детки становились непослушными. Они уже были не похожи на тех зайчиков и белочек, которые со сцены дома культуры пели песенки о дружбе. Думаю, последней каплей стал случай с Ритой Сухондяевской. Такие случаи бывали и раньше, но те, прежние, девочки хотя бы чувствовали себя виноватыми и готовы были слушаться ваших советов. А Сухондяевская решила с вами бороться. Желторотый цыпленок, который осмелился вякать. Вы не могли не понимать, что это может стать толчком для остальных – ребята слышали, как она на вас кричала. А значит, и другие будут кричать. И потянутся к наркотикам и сексу. Наверно, в министерстве за Сухондяевскую вас ругали – образцовый детский дом и вдруг такой конфуз. Неприятно, когда тебя отчитывают как школьницу, да? А сколько еще таких мин замедленного действия было заложено в старших воспитанниках? Это раньше вы были полны сил и могли отстаивать свои принципы. А вам уже хотелось более комфортной работы, без такого расхода энергии и нервов. Не правда ли – гениально придумано – сделать солгинский детский дом начальным. Малыши – они покладисты и управляемы. Достаточно повысить голос или шлепнуть их по попе. И можно снова ездить по области с детским хором и получать грамоты и премии. А подобрать красивые слова для формулировки идеи не составило труда. Может быть, сначала вы действительно не собирались ничего скрывать и готовы были открыто отстаивать свое предложение – в том числе и в своем коллективе. Но это не потребовалось – министр Дудаков уехал в Москву, а его коллеги о вашем участии в этом проекте могли только догадываться. И вы промолчали – тем более, что коллектив (возможно, неожиданно для вас) – стал активно протестовать. Наверно, вы пришли в ужас, узнав о несанкционированном митинге в Вельске? А знаете, когда я поняла, что именно вы должны были быть замешаны в этом деле? Когда задумалась о том, что вы позволили самым опытным, самым квалифицированным своим воспитателям уехать из Солги. Да, поначалу, когда шли слухи о закрытии детского дома, это было вполне объяснимо, но потом, после получения приказа о реорганизации, вы могли уговорить их остаться. Разве не так? Но вы предпочли заменить большую часть коллектива. Побоялись, что Евгения Андреевна или Конюхов узнают правду? Вам не нужны были бунтари – ни среди воспитанников, ни среди педагогов.