Кругосветное путешествие короля Соболя - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Кристоф Руфен cтр.№ 32

А главное, мы увидели, насколько эти острова богаты пушниной. Животные, которые стали редки в Сибири и на Камчатке из-за слишком активной охоты, на этих пустынных землях водились в изобилии. Прогуливаясь чуть в стороне от жилищ, мы встречали множество разных зверей с шелковистым мехом, которых, казалось, даже не пугало наше присутствие. Афанасии больше всего нравились белые соболя ^[28]. Ей удалось приручить одного, и она гладила его целыми днями. Я не уставал смотреть, как ее длинные тонкие пальцы зарываются в густой светлый мех. Соболь — маленький зверек, который кажется хрупким и тем не менее выживает в самом суровом климате. Его изумительно мягкий и чистый мех служит ему надежной защитой. Увы, именно из-за меха люди охотятся на соболя. Афанасия впадала в отчаяние при виде огромных кип меха, которые приносили в деревню охотники.

Люди Охотина подарили нам большую партию мехов, другие мы купили у них сами. Многие камчадалы, которых мы взяли на борт, решили остаться здесь. Они и представить себе не могли такого изобилия.

К несчастью, на этих островах существовал обычай, который повлек за собой досадные последствия. Здесь было заведено, что туземцы предлагают женщин тем гостям, которым хотят оказать особый почет. Мне пришлось очень скоро пожалеть о распутных настроениях, воцарившихся в экипаже. И когда я объявил сбор к отплытию, то заметил, что многие затаили на меня злобу.

Мы снова вышли в море. На следующий же день верные мне члены экипажа, которым я поручил следить за остальными, доложили, что на борт тайно взяли туземных женщин. Я велел разыскать их по трюмам. Несчастных оказалось двадцать одна. По крайне удачному стечению обстоятельств мы плыли вдоль цепи островов. Я велел причалить к ближайшему. Шлюпки в два приема перевезли женщин на сушу.

Их дружки попытались вмешаться, чтобы помешать высадке. Верные мне люди взяли их на мушку. Те бросали на нас ненавидящие взгляды и сыпали проклятиями, я сделал вид, что их не услышал.

Недовольство только и ждало случая прорваться. Оно росло по мере того, как мы входили в более мягкие широты. Опасность вроде бы отступила, но праздность во время плаванья толкала на желчные разговоры и придавала смелости тем, кто в настоящих испытаниях был так очевидно ее лишен.

Афанасия выздоровела. В ночной тьме нам удавалось урвать моменты покоя и нежности. Но не приходилось надеяться, что мы сможем наслаждаться близостью, как бы нам того ни хотелось. Едва зародившись, наша любовь наталкивалась на препятствия. Сначала моя рана, потом пребывание в скрипучей утробе судна, где сквозь дыры в перегородках все было видно и слышно. К тому же роль капитана требовала от меня постоянной бдительности. И я вынужден был проявлять суровость, не позволявшую расслабиться, даже когда лежал рядом с Афанасией.

Между прочим, вскоре мне пришлось удостовериться, насколько бдительность была необходима. Через несколько дней после того, как мы покинули обширные территории Аляски, случилось происшествие, которое могло нас погубить.

Несколькими днями раньше Афанасия предупредила меня относительно все того же Степанова. Узнав, что она на борту и я удостоился ее любви, несчастный безумец вновь воспламенился. Он попытался очернить меня в глазах Афанасии, остановив ее однажды вечером, когда она шла по палубе. Он вынудил ее выслушать все его наветы. По его словам, я был уже женат в Европе и просто пользовался ею, обесчестив и не имея ни малейшего намерения когда-либо на ней жениться, и так далее. Она заспорила с ним, и в конце концов он на нее разозлился. Он даже заявил, что она такая же скверная, как и я, и он не удивлен нашему решению составить чудовищную пару, которую ждет неизбежный мрачный конец. Его выходка отчасти нас насмешила. Но Афанасия была убеждена, что Степанов на этом не остановится. И оказалась права.

Мы шли курсом на юго-запад. Согласно очень неполным картам, которые я увез из Большерецка, нам предстояло покинуть широту Алеутских островов, бывших продолжением земель Аляски, и переместиться в широты, простирающиеся к югу от Камчатки до севера Японии.

Во время этого долгого плаванья мы могли рассчитывать только на имевшиеся запасы пресной воды и пищи. На последней стоянке мы выпекли хлеб и сделали из испортившейся муки лепешки. Мы загрузили восемнадцать бочек воды, но я опасался, как бы жара в тех областях, куда мы направлялись, не покоробила обручи и они не потекли. Чтобы избежать нехватки воды и еды, я распорядился ввести ограничения. Мы не пробыли в плаванье и двух дней, когда передо мной стала собираться толпа пассажиров. Выйдя из их рядов, крайне возбужденный Степанов приблизился ко мне.

— Мы голодны! — закричал он, вызвав угрожающий гул толпы позади себя. — А когда мы едим соленую рыбу и лепешки, от которых перехватывает дыхание, нас мучает жажда.

Я хорошо его изучил. Обычно он бывал кроток и почти безучастен. Но когда его охватывало безумие или он ощущал поддержку толпы, то уже не помнил себя. Он забывал про свой маленький рост и щуплое телосложение и как будто раздувался от того могущества, которым, по его мнению, наделяло его большинство. И уже ничто не могло его остановить.

В данном случае он выпустил на волю силы, совладать с которыми был не способен. Это его нимало не тревожило, он продолжал подстрекать остальных, разжигая смуту. И вот, пока он говорил, из трюма донеслись глухие удары: разгоряченные речами Степанова люди, не дожидаясь моего ответа, стали пробивать бочки с водой. Другие, еще больше осмелев, обнаружили бочонки с водкой и принялись напиваться. Степанов в окружении этих людей смеялся как одержимый. Его безумие било через край. Я велел тем, кто оставался мне верен, не препятствовать вакханалии. Когда все уже были пьяны, Олег и его люди схватили Степанова и закрыли выход на палубу. Мы слышали, как в трюме продолжалась оргия. Я приказал привязать зачинщика к бизань-мачте. Только к середине ночи шум у нас под ногами утих. Ранним утром мы смогли открыть трюм. Люди, сраженные алкоголем, валялись на затопленном полу. Увы, охватившее их безумие не пощадило бочки с водой, нетронутыми остались только две. Я велел вытащить этих несчастных на палубу. Свежий воздух привел их в чувство, и они начали осознавать, что натворили. Я знал, что означали происшедшие беспорядки. Следовало готовиться к жестоким страданиям, а то и к смерти. Так я им и сказал.

Услышав мои слова, они стали смотреть на море, покрывшееся белыми барашками под порывами ветра. Ни единой птицы, ни единой плавучей водоросли, ни тени на горизонте — ничего, что давало бы надежду на близость земли. Они поверили мне, когда я объявил, что плыть придется еще многие дни, а то и недели, прежде чем мы увидим берег.

Тогда они стали плакать, на их лицах замелькали свойственные пьяницам гримасы. Потом принялись искать жертву, чтобы умилостивить небо, и попросили меня предать смерти Степанова, которого обвинили во всем происшедшем.