Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Пинкер cтр.№ 85

Страница

Если бы дело касалось лишь нескольких мелких войн, ускользнувших от внимания древних летописцев, можно было бы не волноваться о занижении числа жертв, ведь большими потерями мы обязаны большим войнам, а их трудно не заметить. Но такой неполный учет может искажать не только точность наших расчетов, но и наше восприятие в целом. Киган пишет о так называемом горизонте войны ^[509]. Ниже его находятся набеги, нападения, стычки, борьба за территорию, междоусобицы и налеты, которые историки отметают в сторону как «примитивные» вооруженные конфликты. Выше горизонта — организованные завоевательные кампании и оккупационные войны, в том числе развертывающиеся по канонам военного искусства — именно их разыгрывают реконструкторы, нарядившись в костюмы или расставляя на карте оловянных солдатиков. Вспомните «локальные войны» XIV в., описанные Такман, — те, что рыцари вели с осатанелой свирепостью, применяя единственную стратегию — уничтожить как можно больше чужих крестьян. Многие из этих зверств никогда не назывались «война такого-то и такого-то», о них не писали в исторических хрониках. И недоучет конфликтов, расположенных ниже горизонта войны, теоретически может сильно повлиять на подсчет жертв исторического периода в целом. Если в анархических феодальных обществах, на отдаленных рубежах и племенных территориях ранних эпох ниже горизонта войны оказывается больше конфликтов, чем в столкновениях левиафанов более поздних времен, тогда ранние периоды будут казаться нам менее жестокими, чем они были на самом деле.

Так что, когда вводишь поправку на размер популяции, эвристику доступности и историческую близорукость, становится вовсе не так очевидно, что XX в. был самым кровопролитным в истории. Избавиться от этой догмы — значит сделать первый шаг к пониманию исторической динамики войн. Следующий шаг — сосредоточиться на распределении войн во времени: там нас ждет еще больше сюрпризов.

Льюис Ричардсон писал, что его стремление проанализировать состояние мира при помощи цифр выросло из двух личных убеждений. Будучи квакером, он верил, что «моральное зло войны перевешивает ее моральную пользу, несмотря на то что последняя больше на виду» ^[510]. Будучи ученым, он думал, что в наших рассуждениях о войне много морализаторства, но мало знаний. «Праведное негодование настолько легко и удобно, что отвращает от изучения противоречащих ему фактов. Если же читатель возразит, что я отказался от этики ради ложной доктрины ‘Tout comprendre c’est tout pardonner’ („Понять — значит простить“), я отвечу, что это только временная пауза в вынесении моральных оценок, сделанная потому, что ‘Beaucoup condamner c’est peu comprendre’ („Много осуждать — значит мало понимать“)» ^[511].

После тщательного изучения справочных и исторических материалов, относящихся к различным регионам мира, Ричардсон свел воедино данные по 315 «конфликтам со смертельным исходом», закончившимся между 1820 и 1952 гг. Он столкнулся с несколькими обескураживающими проблемами. Первая — что историческая наука, как правило, небрежна в отношении цифр. Вторая — что не всегда понятно, как считать войны, поскольку они то распадаются на несколько отдельных, то сливаются, то затухают, то возобновляются. Вторая мировая — это одна война или две разных: в Европе и в Тихоокеанском регионе? Если это одна война, должны ли мы отнести ее начало к 1937 г., когда Япония начала массированное наступление в Китае, или даже к 1931-му, когда она вторглась в Маньчжурию, а не к общепринятому 1939-му? «Концепция войны как дискретного явления не вписывается в реальность, — заметил Ричардсон. — Ее объектность распадается» ^[512].

Распадение единых объектов знакомо физикам, и Ричардсон применил здесь два метода математической оценки. Вместо того чтобы искать неуловимое «точное определение» войны, он отдал предпочтение среднему над частным и в каждом неясном случае отдельно решал, считать ли войну одной или несколькими, систематически меняя подход (то объединяя войны, то разделяя их) и считая, что ошибки в конечном итоге нивелируют друг друга. Тот же самый принцип лежит в основе правила округления десятичных дробей до ближайшего целого числа: в половине случаев округление будет увеличивать число, в половине — уменьшать. И, заимствовав метод из астрономии, Ричардсон приписал каждому конфликту магнитуду (кровопролитность), а точнее — десятичный логарифм (по сути, число нулей) количества погибших. На логарифмической шкале конкретная степень погрешности измерений заметна не так, как на линейной. Например, неопределенность — 100 000 или 200 000 человек убила конкретная война — сводится к разнице в магнитуде всего лишь 5 против 5,3. Ричардсон рассортировал магнитуды по логарифмическим ячейкам: от 2,5 до 3,5 (от 316 до 3162 смертей), от 3,5 до 4, 5 (от 3163 до 31 622) и так далее. Еще одно достоинство логарифмической шкалы: она помогает одновременно визуализировать конфликты разного масштаба — от вооруженных разборок до мировых войн.

Ричардсону также пришлось решать, какие конфликты учитывать, какие смерти считать и как далеко заходить. Считая критерием добавления исторического события в базу данных «злой умысел», он учитывал войны всех форм и масштабов, а также мятежи, восстания, кровопролитные бунты и геноцид. Все это Ричардсон называл «кровопролитными конфликтами», не вдаваясь в споры о том, что может называться войной, а что — нет. Магнитуда учитывает солдат, павших на поле боя и умерших из-за болезней и тяжелых условий, а также гражданских, убитых намеренно или случайно. Смерти мирного населения от болезней и тяжелых условий Ричардсон не учитывал, поскольку их можно скорее отнести на счет преступного бездействия, чем злого умысла.

Ричардсон сетовал на важный разрыв в исторических записях: усобицы, налеты и столкновения, в которых погибли от 4 до 315 человек (магнитуда 0,5–2,5), слишком масштабны для криминологов, но слишком мелки, чтобы привлечь внимание историков. Приводя пример столкновений, находящихся ниже горизонта войны, он цитирует Реджинальда Коупленда, писавшего об истории восточноафриканской работорговли:

Главным источником снабжения рабами были организованные набеги на избранные территории, постепенно продвигавшиеся вглубь континента по мере истощения участков. Арабы могли совершать набеги самостоятельно, но обычно они предпочитали подстрекать вождей племен к нападению на соседей. А чтобы обеспечить победу, одалживали им собственных вооруженных рабов и ружья. Результатом, конечно, был рост межплеменных столкновений до тех пор, «пока всю страну не объяло пламя».

Страница