– Никто никогда не узнает, – загадочно сказал Куин. Черт, он
мог сделать так, что рыжий и не вспомнит… хотя пока парень не представляет
угрозы для вампиров, нет причин вытаскивать «Свиффер» и все подтирать.
– Ты же вроде говорил, что не гей… – В тоне сквозила печаль,
будто мужчина чувствовал себя не совсем комфортно из-за того, чего хотело его
тело.
Куин сократил расстояние между ними, прислонившись грудью к
рыжеволосому. А затем схватил парня за шею и прижал к своим губам. Поцелуй
сделал то, что и планировалось: выкинул из уборной все мысли и оставил лишь
ощущения.
И тут случилось оно. Дважды.
Когда все закончилось, парень не предложил свой номер. Он
эффектно вышел, но было ясно, что это его первый и последний эксперимент – чему
Куин нисколько не возражал. Они разошлись молча, каждый вернулся к своей жизни,
рыжеволосый – в бар… а Куин отправился в одиночку бродить по улицам Колдвелла.
Лишь грядущий восход заставил его вернуться сюда.
– Гребаный ад… – сказал он сам себе.
Вся ночь стала уроком, царапающим ядовитым плющом – да, в
жизни бывают времена, когда не помешает заместитель: на собрании совета,
например, когда ты посылаешь кого-то еще высказать свою точку зрения. Или когда
тебе нужно что-то из супермаркета, и ты даешь свой список доджену. Или когда ты
пообещал сыграть в бильярд, но слишком сильно напился, чтобы держать кий,
поэтому отправил кого-то еще погонять твои шары.
К сожалению, теория с заместителем определенно не находила
применения, когда ты хотел быть тем, кто лишит кого-то девственности, но не
стал им, и в голову не пришло ничего лучше, чем пойти в клуб, найти кого-то с
похожими физическими чертами, например… ну, скажем… цветом волос… и трахнуть
его.
В такой ситуации с заместителем ты в итоге чувствуешь себя
опустошенным, и не потому, что твои мозги отключились, и ты пребывал на
посткоитальном облаке ооооооооо, дааааа.
Стоя в этом тоннеле в полном одиночестве, Куин был абсолютно
пустым внутри оболочки из собственной кожи. Город призраков, лучше и не
скажешь.
Как жаль, что его либидо не могло похвастаться блестящими
идеями. В тихом одиночестве он начал представлять, каково это – быть на месте
своего кузена, спускаться с Блэем вниз на ужин. Быть тем, кто делит с парнем не
только постель, но и спальню. Каково это, встать перед всеми и сказать: Эй, это
моя пара…
Ментальная изоляция, последовавшая за этим небольшим полетом
фантазии, была настолько глухой, что показалось, будто его ударили в голову.
И в этом-то и проблема, так ведь?
Потирая свои разные глаза, Куин вспомнил, как сильно его
ненавидела семья. Его вырастили с верой, что генетический дефект, заключавшийся
в обладании голубой радужкой на одном глазу и зеленой на другом, означал, что
он был ненормальным уродом, и они относились к нему как к позору рода.
Ну, вообще-то все даже хуже. Все кончилось тем, что его
пнули из дома и послали Хранителей чести преподать ему урок. Вот как он стал прошедшим.
И они еще не знали о других его «ненормальностях».
Например, о желании быть со своим лучшим другом.
Боже, ему не требовалось зеркало, чтобы увидеть, какой же он
трус и обманщик… но он ничего не мог с этим поделать. Куин был заперт в клетке,
от которой не мог найти ключ, годы высмеивания семьей сомкнулись вокруг и не
давали сдвинуться. И объяснением этого сумасшествия была лишь его трусливая слабость.
Блэй, в отличие от него, сильный. Устав от ожидания, он объявил о своей
сущности, и нашел другого.
Черт побери, и это больно…
Выругавшись, он оборвал предменструальный монолог и нехотя
начал двигаться. С каждым шагом, Куин приходил в себя, собирая воедино свой
беспорядочный внутренний механизм и укреплял давшие течь трубы.
Жизнь – это череда изменений. Блэй изменился. Как и Джон.
И, очевидно, он был следующим в списке, потому что не мог
продолжать жить вот так.
Зайдя в тренировочный центр с задней стороны офиса, он
решил, что если Блэй смог перелистнуть страницу, то и ему это по силам.
Независимо от превратностей судьбы, человек сам определяет течение своей жизни;
логика и воля означают лишь, что в своей вотчине он может царствовать так, как
ему заблагорассудится.
И нынешнее положение вещей ему не нравилось. Ни анонимный
секс. Ни отчаянная тупость. Ни сжигающая зависть и надоедливые сожаления,
которые никуда его не привели.
Раздевалка была пуста, ведь занятия не проводились, и он в
одиночестве переоблачился, раздевшись догола, а затем натянув черные шорты для
бега и пару черных «Найков». Зал также был эхокамерой – как раз то, что нужно.
Врубив звуковую систему, он пультом пробежался по имевшимся
трекам. Когда настала очередь Гориллаз – «Клинт Иствуд», он подошел к беговой
дорожке и включил тренажер. Куин ненавидел такие тренировки… просто презирал
бессмысленную глупую природу всего этого. Лучше трахаться или сражаться, как он
всегда говорил.
Но если ты застрял внутри из-за восхода и вознамерился
попытаться хранить целибат, бег в никуда казался довольно, катись все к черту в
зад, подходящим способом выплеснуть энергию.
Приведя машину в действие, он запрыгнул на нее и начал
подпевать.
Сконцентрировавшись на белой бетонной стене напротив, Куин
переставлял ноги, снова, и снова, и снова, пока для разума и тела не осталось ничего,
кроме повторяемых шагов, биения сердца и пота, выступившего на обнаженной
груди, животе и спине.
Впервые в жизни он не бежал с бешеной скоростью. Она была
отрегулирована так, чтобы его шаг оставался ровным, и он смог поддерживать его
часами.
Когда ты пытаешься убежать от самого себя, тебя тянет к
громкому и неприятному, к крайностям и безрассудству, потому что это заставляет
бороться и цепляться ногтями за край утеса, созданного тобой же.
Куин, как и Блэй, был тем, кем был. Несмотря на желание быть
там с… мужчиной… которого он любил, он не мог заставить себя пойти туда.
Но, ей-Богу, он прекратит бежать от собственной трусости.
Ему нужно взять под контроль свое дерьмо… даже если из-за этого он возненавидит
себя всеми фибрами души. Потому что, может, в этом случае он прекратит пытаться
отвлечься сексом и выпивкой, и поймет, чего на самом деле хочет.
Помимо Блэя.
Глава 14
Сидя рядом с Бутчем в Эскалейде, Ви являл собой одну
огромную контузию высотой шесть футов шесть дюймов и весом в двести пятьдесят
фунтов.
Пока они возвращались в особняк, каждый его дюйм гудел, боль
образовывала туман, заглушающий внутренний крик.
Значит, он получил часть того, чего хотел.
Но проблема в том, что облегчение уже исчезало, и Добрый
Самаритянин за рулем начинал его бесить из-за этого. Но копу было до лампочки. Бутч
набирал номер на своем мобильнике и сбрасывал звонок, снова набирал и снова
сбрасывал, будто у пальцев на его правой руке был синдром Туретта.