Если до сих пор догадки о божественном водительстве,
благодаря которому его с острова Закатных Вершин вынесло червоточинами
мироздания почти прямиком в Саккарем, составляли для Волкодава лишь повод для
праздного размышления, то именно в данный миг он уверовал в это самое
водительство сразу и непоколебимо. Потому что из-за низкого столика возле
распахнутого окна, освещённый с той стороны щедрым солнцем Чирахи, поднимался и
шёл к нему, потирая усталые глаза…
Эврих.
Немало переменившийся, то ли возмужавший, то ли постаревший
за годы разлуки… наживший почти такой же, как у самого Волкодава, шрам на левой
щеке… И разодетый, словно саккаремский вельможа прямёхонько из дворца… Но всё
равно – Эврих!!! – Афарга, я же просил… – начал хозяин покоев, но осёкся,
видя, что приведённый девушкой человек уже вступил внутрь, а значит, не следует
прямо здесь и сейчас выговаривать ей за самовольство, обижая тем самым
нежданного и не слишком желанного, но всё-таки гостя. – Принеси чаю, –
совсем другим голосом распорядился аррант. После яркого света из окна
внутренность и порог комнаты тонули для него в сумерках. Волкодав стоял столбом
и молчал. Мыш, подобными переживаниями нимало не обременённый, снялся с его
плеча, шмыгнул мимо Эвриха, на лету ткнулся мокрым носом ему в щёку – дескать,
привет, очень рад тебя видеть! – и унёсся в окно. Аррант отшатнулся,
проводил его чумовым взглядом и пристальнее всмотрелся в полутьму у порога… А
потом с невнятным, придушенным воплем рванулся вперёд.
Афарга, собиравшаяся умолять своего повелителя хотя бы о
самомалейшем внимании к рассказу человека, знавшего её брата Мхабра, изумлённо
смотрела на двоих мужчин, так сжимавших друг друга в объятиях, словно некая
сила угрожала немедля их разлучить. Девушке доводилось лицезреть своего
благодетеля, что называется, во всех видах. И в миг торжества, и предательски
избитым, и скрученным скорбью о непоправимом… Но, кажется, ещё ни разу на её
памяти чувства не пылали в нём так открыто и ярко, как при встрече с этим бородатым
пришлецом с севера.
– Брат мой… друг мой варвар… – задыхаясь, бормотал
Эврих. – Я не знал, каких Богов молить… Во имя покрывала Прекраснейшей,
улетевшего с ложа!.. Я не отваживался надеяться на новую встречу с тобой…
– Не смей называть меня варваром! – отвечал хозяин
летучей мыши. Его голос тоже почему-то звучал прерывисто и невнятно, как будто
он никак не мог проглотить что-то, застрявшее в горле.
И оба смеялись так, словно прозвучала какая-то давняя и
очень остроумная шутка.
Парнишка по имени Тартунг<Подробнее о Тартунге, Афарге и
приключениях Эвриха в Мо-номатане можно прочитать в романах Павла Молитвина
“Ветер Удачи” и “Тень Императора” (СПб.: Азбука, 2001, 2002 и позже). >
стоял рядом с Афаргой, пряча обратно в рукав так и не пригодившийся самострел-кванге.
И тоже не мог взять в толк, чему радуется хозяин.
* * *
Избранный Ученик Хономер шагнул под арку во внутренний
дворик, старательно отводя взгляд от изуродованных тлением образов. Это
потребовало немалого сознательного усилия: слишком властно сказывалась
многолетняя привычка непременно вскидывать глаза и осенять себя знамением
Разделённого Круга. Однако продолжать творить священный символ на образа, из
которых столь явно удалилась божественная благодать, было бы опасным
кощунством. А осквернять свой взгляд зрелищем гниения и распада Хономеру
попросту не хотелось. Тем более что сегодня в полдень должны были прибыть
новые, истинно чудотворные образа. Порождённые по наитию свыше и уже успевшие
наполнить Тин-Вилену слухами о своей истинно благой силе. Поговаривали даже,
будто дивные лики, ниспосланные через вдохновенный резец юного мастера
Тервелга, дарили исцеление и твёрдость в правых делах не только верным
Близнецов, но и последователям иных Богов, не брезгуя помогать даже никому и
никогда не молившимся проходимцам вроде Ташлака.
Это последнее несколько настораживало, ибо, по мнению
Хономера, чудесные святыни являли себя не в последнюю очередь ради
распространения истинной веры. Но, с другой стороны, многоопытному Радетелю
было отлично известно, сколь редко происходит явное и недвусмысленное
вмешательство Богов в земные дела. Людям чаще всего предоставлено действовать
по своему разумению… И пожинать заслуженные плоды. Вот он и будет действовать,
как сочтёт наилучшим. Появятся образа – и он уж сумеет должным образом ими
распорядиться…
…Уноты наставника Волка, не обращая внимания на продолжавший
моросить дождик, сидели вдоль дальней стены таким неправдоподобно ровным
рядком, что Хономер сразу обо всём позабыл и насторожился, тотчас поняв: что-то
случилось! Он окончательно уверился в этом, увидев самого Волка, стоявшего с
каменным лицом впереди всех. Сам того не ведая, в эти мгновения Волк был
необыкновенно похож на одного своего соплеменника, семь лет назад с точно таким
же видом взбиравшегося на деревянный помост: “Отдашь ты его мне, если побью
твоего молодца?..”
Тот давний день был далеко не самым радостным в жизни
Избранного Ученика, ибо обозначил поистине выдающееся звено в прискорбной цепи
его неудач. Слишком часто вспоминать о подобном значило лишиться успеха в
будущих делах, и Хономер поспешно вернулся мыслями к насущному. “Зря я
отмахнулся от Ташлака, не расспросил его поподробнее. Он ведь упоминал о
странной задумчивости Волка и предупреждал, что тот нечто вынашивает…”
– Что случилось? – останавливаясь посередине
двора, вслух спросил Хономер.
Волк неторопливо отвязал от своего пояса маленький кошелёк,
так и не успевший сколько-нибудь значительно растолстеть.
– Скажи этому человеку, что я получил известие… –
глуховатым голосом обратился он к лучшему уноту, мономатанцу. Урсаги.
Хономер никогда не бывал в стране веннов и весьма скудно
представлял их обычаи. Но и общения всего лишь с двумя сыновьями этого племени
вполне хватило ему, чтобы усвоить: если венн напрочь отказывается разговаривать
с кем-нибудь напрямую – жди беды. Ибо такое молчание означает, что венн не в
шутку прикидывает, не случится ли ему вскорости заплетать косы убийцы.
– Я получил известие о том, как этот человек поступил с
Наставником, научившим меня и всех нас всему, что мы умеем, и не только в
смысле кан-киро, – продолжал Волк. – Этот человек распростился с
Наставником ласковыми словами, но сам отправился выслеживать его и притом нанял
себе в помощь мастера смерти, искусного в составлении ядов. Скажи ему ещё так,
добрый Урсаги: мне доподлинно неизвестно, погиб ли Наставник, которого они
отравили, и только поэтому жрец по имени Хономер не будет мною убит. Но и жить
в его крепости никто из нас более не намерен. Мы возвращаемся к своим народам,
и благородное кан-киро будет распространено. Однако связывать его с именем
негодяя не будут ни в дальних странах, ни в ближних. Скажи ему, Урсаги: мы
уходим. И пусть попробует удержать нас, если посмеет.
На памяти Хономера это, кажется, была его самая длинная
речь… Избранный Ученик выслушал не перебивая, сложив на груди руки и ничем не
показывая, что всей кожей ощущает взгляды унотов, подобные раскалённым остриям.
Он только теперь начал как следует понимать, что именно сотворил с унотами
Волкодав. За три года наставничества проклятый язычник сделался для них
духовным водителем такой силы, какой он, Хономер, не достиг бы и за тридцать
три. Если бы, к примеру, прямо сегодня из Тар-Айвана приехал облечённый властью
посланец и отрешил его от сана Избранного Ученика, отправив в изгнание, –
многие ли обитатели этого храма последовали бы за ним?.. Хорошо если хотя бы
наученные кормиться непосредственно из его рук: кромешники да Ташлак. А
остальные? Променяли бы привычный уклад жизни под защитой храмовых стен – на
скитания? По той единственной причине, что бесконечно поверили и полюбили его,
Хономера? Избранный Ученик не привык обманываться и лгать себе самому. Он
отчётливо понимал: вряд ли. Как и сам он когда-то не пошёл за…