Венн выбрал самый большой и богатый с виду лоток, учтиво
поздоровался с продавцом, молодым пареньком в халате с зелёной отделкой, и по
тин-виленской привычке стал перебирать корешки.
Некоторое время продавец пристально рассматривал сурового,
хорошо вооружённого покупателя, а того пуще – большую летучую мышь, сидевшую у
него на плече. Наверное, пытался решить, кто такой пожаловал к его лотку.
Волкодав наполовину ждал, чтобы его назвали “любезным варваром” и в шутку
предложили купить какие-нибудь “Восторги наложницы” или “Тысячу сладостных
вздохов”. Времена, когда в таких случаях он терялся и впадал в немую обиду,
давно миновали. Однако продавец осмотрительно держал язык за зубами, и его
молчание тоже было понятно. По нынешним временам могло произойти всякое! Если
верить слухам, сам шад не торопился менять простую одежду, удобную в путешествии
и в бою, на роскошные парчовые ризы, вроде бы подразумеваемые дворцом. И
окружение солнцеподобного Мария было ему под стать. Учёные советники, боевые
полководцы, отмеченные рубцами многих сражений, да несгибаемые в правде
царедворцы вроде седобородого Дукола. Вот так посмеёшься над странным вроде бы
интересом человека с наружностью грубого рубаки, а назавтра окажется, что это
новый наместник-вейгил, присланный шадом в Чираху искоренять проворовавшихся
мытарей! И в конце концов торговец вежливо поинтересовался:
– Могу ли я предложить благородному воину труды по
знаменательным сражениям Саккарема во дни Последней войны? Вот, у меня есть
“Гурцатово нашествие” славного Нераана из Дангары.
А если господину воителю нравится поэзия, то позволю себе
рекомендовать прекрасно исполненный список “Сказания о четырёх чудесных мечах”
несравненного Марваха Кидорского…
Малахитовый бархат их блеск оттенял,
Кто их сделал – никто в целом свете не знал,
Ни учёный, ни жрец не могли разгадать
Эту тайну для шада, желавшего знать… –
пробормотал Волкодав. Потом спросил: – Не подскажешь ли,
почтенный, можно здесь раздобыть какое-нибудь сочинение арранта Тиргея Эрхойра,
также прозываемого, вероятно, Аррским либо Карийским? Или “Дополнения к
Салегрину” другого арранта, по имени Эврих из Феда?
– Тиргей, Тиргей… – задумался книгопродавец. Волкодаву
уже доводилось восторгаться памятью подобных торговцев, хранившей многие
десятки имён и названий. Он даже испытал миг радостной надежды, когда молодой
саккаремец зашарил взглядом по прилавку, желая что-то ему показать. Неужели
наконец-то?.. Но продавец вытянул из длинного ряда книжицу, сразу показавшуюся
венну знакомой. – Вот, не взглянешь ли? Это “Двенадцать рассуждений о
пропастях и подземных потоках” просвещённого Кимнота, часть коих, сколь мне помнится,
направлена против некоего Тиргея…
Волкодав хмуро покачал головой. И протянутую ему книгу в
руки не взял.
– Эти “Рассуждения”, – сказал он торговцу, –
следовало бы давать читать молодым правителям в назидание, чтобы знали, чего
опасаться. В ней человек, никогда не спускавшийся в подземелья, оговорил
истинного учёного, посвятившего свои разыскания тайной жизни пещер. Да так
удачно оговорил, что подлинный светоч разума был обвинён в измене и отправлен
на каторгу. А клеветник занял его место подле сановника, к которому сумел
подольститься.
– Легко клевещется, да не легко отвечается, –
согласно развёл руками продавец. – Что же касается второго, о котором ты
упомянул…
Но тут Волкодава отвлекло ощущение пристального взгляда,
устремлённого в спину. Сказать, что такие взгляды он не любил, значило ничего
не сказать. Тем более недоброжелателей по белому свету у него развелось более
чем достаточно. Но это был не просто косой или злобный взгляд. Он содержал в
себе нечто такое, что венну очень захотелось сперва выхватить меч, а потом уже
оборачиваться. Он, конечно, сдержался.
– Прости, почтенный…
И Волкодав оглянулся, сразу найдя глазами того, кто на него
смотрел.
Вернее – ту…
Ибо за спиной у него стояла девушка-мономатанка. Рослая,
стройная, черней сажи и очень красивая. Облачённая в огненно-алое цельнотканое
одеяние своей родины, невероятно выгодно оттенявшее природный мрак кожи.
Волкодаву невольно подумалось, что девушка была бы ещё красивее, если бы
улыбалась. И даже не потому, что зубы у неё наверняка были ровные и блестящие,
как нанизанный жемчуг, а просто оттого, что почти все люди становятся красивее,
когда улыбаются. Но нет. Мономатанка смотрела на венна так, словно он только
что изнасиловал её родную сестру, а значит, заслуживал немедленной и очень
жестокой расправы.
Во имя справедливых молний Бога Грозы, за что?..
А самое странное и тревожное, что она не просто желала
наказать его смертью. Она ещё и могла это сделать, причём прямо здесь и сейчас,
сделать каким-то неведомым. Волкодаву, но очень страшным и очень действенным
способом.
Настолько действенным, что вместе с одним-единственным
врагом обратилась бы в прах половина рынка.
Насколько мог понять Волкодав, только это и спасло его от
мгновенной расправы.
Не первый раз его порывались убить, но обыкновенно он знал
хотя бы – за что. Он покинул лоток с книгами и неоконченный разговор с
продавцом и двинулся к девушке, намереваясь прямо осведомиться о причине её
гнева. При этом он не сводил с неё взгляда, и случилось так, что его посетила
весьма неожиданная мысль. А потому и спросил он совсем не о том, о чём
собирался:
– Скажи, госпожа моя, почему мне кажется знакомым твоё
лицо?
Мономатана – обширный материк, населённый очень разными
племенами. И языки у них тоже разные, но совсем уж неродственных среди них нет.
Так что, если овладел каким-нибудь наречием запада Мономатаны, будь уверен, что
и на востоке тебя через пень-колоду, но всё же поймут. И Волкодав не придумал
ничего лучшего, чем обратиться к девушке на языке народа сехаба, единственном,
который знал.
Он никогда не забывал мест, где прошёл хотя бы однажды. Мог
даже узнать дорогу, виденную когда-то совсем с другого конца. Люди запоминались
ему существенно хуже. И тем не менее лицо девушки было ему знакомо, он мог бы в
этом поклясться.
Она не двинулась с места, лишь враждебный взгляд сделался
ещё более надменным.
– Не слишком добра была ко мне жизнь, – на том же
языке процедила она в ответ, – но, благословением Алой Матери и
заступничеством небесной госпожи Нгуры, до сих пор судьба милостиво уберегала
меня от встреч с такими, как ты!
Повернулась и не то чтобы пошла – прямо-таки поплыла прочь
той особой величественной, свободной и немыслимо изящной походкой, которую
считают присущей лишь женщинам Мономатаны. Волкодав же за всё хорошее
удостоился ещё и презрительного жеста: небрежно откинутая длиннопалая кисть как
будто выплеснула в него из чашки какую-то гадость.
И этот жест, против всякого ожидания, очень о многом сказал
ему. Волкодав испытал мгновенное, как вспышка молнии, озарение и вспомнил, где
видел её лицо. То есть не совсем её. Те же самые черты были как бы перелиты в
иную, более суровую и грубую форму. Он узнал женщину, потому что помнил
мужчину. Он сказал ей уже в спину: