Семейная хроника - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Аксакова-Сиверс cтр.№ 84

И вот, в то время, когда вокруг меня начала создаваться благоприятная обстановка, когда ко мне с разных сторон протянулись дружественные нити, пришло распоряжение о переводе молочной фермы из Козельска в Нижние Прыски. Отрываться от места работы было страшновато. Приходилось расставаться с Козельском. В ранние декабрьские сумерки вдоль бесконечной «Ни-валидной» ^[85] улицы, соединявшей город с деревней Стенино, в свою очередь почти соединявшейся с Прысками, протянулось не совсем обычное шествие: несколько розвальней, окруженных двумя десятками тощих коров. Телегина я в это время не помню: вероятно, он ожидал нас в Прысках, а переселением руководили два молодца из села Дешовки, поступивших незадолго до того на должность скотников. Это были Иван Иванович Галкин, степенный и очень вежливый человек лет тридцати, и более молодой Глебка Кретов, высокий парень с тронутым рябинами лицом, всегда веселый и находчивый.

Я ехала на розвальнях, на облучке которых примостился Глебка. Одной рукой он держал вожжи, а другой — завернутого в тулуп Диму. Встречные, заинтересованные видом нашего каравана, то и дело задавали вопросы: «Куда же это вы коровушек-то гоните?» Глебке это надоело. Он наклонился к Димке и стал ему что-то шептать, после чего раздался Димкин голос: «Знаем куда, не в первый раз!» Любопытная старушка осталась в полном недоумении, а Глебка был очень доволен своей выдумкой.

Но вот из темноты вынырнула мрачная громада прысковского дома и несколько освещенных окон правого его крыла, где должна была поместиться контора «фирмы» и ее персонал.

В одной из предыдущих глав я упоминала о кашкинских Нижних Прысках. Эта усадьба, построенная во второй половине XVIII века, по своим масштабам не имела себе равных в Козельском уезде. Дом дворцового типа, насчитывающий около сорока комнат, уже до революции находился в состоянии некоторого запустения. Теперь же это была подковообразная руина, мрачно возвышавшаяся над парком, который уступами сходил к проезжей дороге, еще храня под своими вековыми деревьями жалкие остатки двух прелестных павильонов-беседок и декоративной арки из дикого камня. Правый флигель, отремонтированный в 1909 году стариком Кашкиным для сына Николая, при женитьбе последнего на графине Марии Дмитриевне Бутурлиной, был еще пригоден для жилья.

Во втором этаже этого помещения, в столовой и спальне Кашкиных, где еще сохранились кое-какие их вещи красного дерева, поселились мы с Димой. Тут же по коридору была комната Телегина, который, кстати говоря, не обременял нас своим присутствием, часто уезжая к себе на хутор и увозя попутно что-нибудь «плохо лежавшее». Внизу помещались скотники и доярки, из которых одна была дочерью попелевского садовника и частично меня обслуживала.

Жизнь потекла тоскливо и однообразно. Утром и вечером я присутствовала при дойке коров, которые давали очень мало молока, потом отправляла это молоко в козельскую больницу. Этим мои обязанности исчерпывались. Однажды я попросила Глебку Кретова открыть забитую досками дверь главного входа и вместе с ним прошлась по третьему этажу большого дома; увидела сваленные в углы портреты, поломанную мебель, остатки перегородок в стиле ложной готики, разбросанные книги и много паутины. Среди книг валялся составленный и прекрасно изданный последним из прысковских владельцев альбом «Род Кашкиных» ^[86], и я узнала интересные подробности о том месте, куда меня забросила судьба.

Согласно преданию, в давно минувшие времена в лесах по берегам реки Жиздры, притока Оки, жили два разбойника: Опта и Трубила. Опта покаялся в грехах и основал Оптин монастырь. Трубила же со своим потомством поселился на левом берегу Жиздры на месте Прысков. Не знаю, сколь все это достоверно исторически, но могу засвидетельствовать, что половина прысковских крестьян носит фамилию Трубилины.

В 1918–1919 годах жизнь православной церкви еще не была нарушена и шла своим установленным порядком. Из Оптиной пустыни регулярно доносился колокольный звон, совершалась служба в Прысковской церкви. Помню, как однажды в зимние сумерки мы с Димой отправились на прогулку и зашли в церковную ограду. К моему большому удивлению, я увидела памятник с надписью: «Младенец Валентина Сергеевна Аксакова». Тут я вспомнила, что родители Бориса когда-то жили в Верхних Прысках (имение Россет) — по-видимому, тут была похоронена умершая маленькой сестра Бориса. И от вида этой запушенной снегом и всеми забытой могилки в моей душе прошла какая-то теплая волна.

Вскоре я познакомилась с семьей прысковского священника отца Преображенского. Когда я впервые пришла в их дом, мне показалось, что я вижу сцену из Диккенса. «Матушка» — миловидная белокурая женщина, имевшая вид старшей сестры своих шести детей, — дирижировала домашним хором. Все дети, начиная с подростков Саши и Коли и кончая четырехлетней девочкой, стройно пели «Буря мглою небо кроет» и «Вечерний звон». Двадцать лет спустя я совершенно неожиданно встретилась с Анной Васильевной Преображенской в Саратовской тюрьме. Она была все так же мила. Саша, Коля и девочки, ставшие взрослыми, проявляли большую заботу о матери. Анна Васильевна часто получала передачи, которыми щедро делилась с неимущими, и очень любила вспоминать наше первое знакомство.

Но возвращаюсь к 1919 году. С переездом в Прыски моя связь с Козельском не совсем прервалась. От времени до времени я появлялась в городе и по делам, и без дела. Несколько раз меня навещал Вадим Александрович Влодзимирский. Верхом приезжал Коротков, держа под полою своей кавказской бурки килограмм сахара или гречневой крупы.

Однако не всё вокруг меня было благополучно: наряду с дружественными силами существовали враждебные, воплощаясь в лице заведующего земотделом товарища Кострикова, непосредственного начальника молочной фермы.

Это был высокий мужик с маленькими, злыми глазками на обветренном грубом лице. Теперь мне кажется, что он частенько бывал «выпивши», но тогда я еще не умела хорошо диагностировать это состояние. Я замечала только, что, когда я прихожу в земотдел с отчетами, Костриков меня преднамеренно не замечает. Это было то, что теперь называется «дискриминацией» (в ту пору термин этот, вероятно, существовал в словарях, но широкого хождения не имел). Я чувствовала, что Костриков с нетерпением ждет случая, чтобы от меня отделаться, но случай этот представился только в мае.

Зиму и крайне запоздавшую в 1919 году весну мы с Димой провели в Прысках. Разлив был необычайный. В продолжение долгого времени мы были отрезаны от мира. Прысковский дом и парк возвышались над необозримым водным пространством, поверх глади которого неслись звуки оптинских колоколов. Дима собирал во мху бледные, едва распустившиеся фиалки, я же, сидя в полуразрушенной беседке, слагала патриотические стихи. А в мае произошло следующее: начали телиться коровы, Федор Федорович Телегин без моего ведома и какого-либо участия увез лучшего теленка к себе на хутор. Об этом стало известно в земотделе. Костриков рассвирепел, однако в отношении Телегина дело «отрегулировалось путем переговоров». Пострадала только я. Под предлогом того, что «на ферме делаются безобразия» и «пора отделаться от этой дворянки», Костриков издал приказ о том, что «Аксакова Т.А. снимается с работы делопроизводителя фермы».