История нравов. Буржуазный век - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Фукс cтр.№ 37

Таковы существенные черты буржуазного костюма.

Необходимо, однако, принять в расчет еще одно важное явление, другое принципиальное отличие от прошлого, а именно все более частую отныне смену моды.

Частая смена моды в области костюма в буржуазный век, несомненно, одна из наиболее характерных особенностей. Никогда раньше мода не менялась так часто и так быстро. Типические линии костюма теперь постоянно изменяются. Работающий в этом направлении изобретательный гений поражает и ошеломляет если не всегда красотою форм, то всегда беспредельным богатством все новых комбинаций. Этой частой смене моды подлежит главным образом, конечно, женский костюм, но и мужская мода меняется в XIX веке чаще, чем раньше.

Эта характерная для буржуазного века частая смена моды объясняется, без сомнения, главным образом никогда не исчезающей тенденцией внешне выражаемого классового обособления. Именно потому, что сословные разграничения официально упразднены и все люди стали гражданами, наделенными будто бы одинаковыми правами и одинаковыми обязанностями, именно потому, что — за исключением военного мундира — не существует больше законов и установлений, запрещающих носить рабочему тот или иной покрой платья, а горничной или мещанке — платье из той или иной материи или пользоваться теми или иными украшениями на том основании, что они будто составляют «привилегию» одних только женщин из верхних десяти тысяч и т. д., — именно поэтому последние чувствуют потребность публично отличаться как можно явственнее от misera plebs, от жалкой черни. Другими словами: при всем видимом равенстве они хотят быть чем-то лучшим, высшим, более благородным.

Об этой тенденции известный юрист Иеринг говорит очень метко: «Современная мода продиктована не индивидуальными, а социальными мотивами, и только уяснив себе правильно эти последние, можно понять ее истинную сущность. Этот мотив — стремление высших классов обособиться от низших или, вернее, средних, так как низшие не идут в счет, ибо нет опасности смешения с ними. Мода есть не что иное, как постоянно вновь воздвигаемая, потому что постоянно уничтожаемая, грань, при помощи которой высшее общество пытается отгородить себя от средних классов. Она — скачка сословного тщеславия, во время которой то и дело повторяется одно и то же явление: одни стараются хоть немного обогнать своих преследователей, которые в свою очередь стараются сейчас же снова их догнать, усваивая себе новую моду».

В разные эпохи, а именно когда та или другая часть костюма или особый покрой платья были внешним символом принадлежности к какой-нибудь партии, было сравнительно нетрудно выявить в костюме классовую противоположность. Это замечание в особенности приложимо к эпохам, когда временно господствовала реакция, в Германии, следовательно, к печальной памяти домартовской эпохе, от Венского конгресса и до 1848 года ^[18], а потом к 1850-м годам, к так называемой эпохе реакции. В такие периоды известная мода служила выражением консервативных убеждений и политической благонадежности, тогда как демонстративное уклонение от нее было не менее откровенным протестом против господства реакции и заявлением о своей солидарности с оппозицией.

В области мужской моды наиболее характерными доказательствами в пользу этого положения служит прежде всего фасон шляпы, галстука и сюртука. В эпоху Первой империи все изъявляли свое восхищение Наполеоном тем, что носили характерную для Наполеона треуголку или же — имея в виду его военные успехи — шляпу, походившую на медвежьи шапки его знаменитой гвардии, «уланки» уланов и т. д. Этот последний головной убор также охотно носили женщины, и притом во всех странах. Когда Наполеон пал, то победители возненавидели когда-то столь популярную треуголку, символ его могущества, и аристократы, дипломаты и все войско чиновников стали носить цилиндр. Цилиндром украшали свои почтенные головы также все те, кто хотел продемонстрировать свои консервативные и легитимистские убеждения. Кто оставался верен знамени Наполеона, по-прежнему носил наполеоновскую треуголку.

Та же самая участь постигла другие символы наполеонизма — лавры и орлов, бывших типическим модным мотивом украшения в тогдашнем женском костюме.

Так как цилиндр остался и потом символом консервативных убеждений и политической благонадежности, то каждый раз, когда хотели выразить иные настроения, демонстративно противопоставляли ему иного вида шляпы. Начиная с 1840-х годов эту роль исполняла демократическая шляпа, шляпа с отвислыми полями, от которой, по мнению даже современных строго аристократических кругов, исходит все еще «запах революционной сволочи». Подобно чопорному цилиндру долгое время признаком консервативных убеждений служил белый завязываемый галстук, ставший начиная с Венского конгресса модой дипломатов, стремящихся таким путем усилить впечатление неприступности, принципиальной замкнутости и величия. Впоследствии к этим частям костюма присоединился еще застегнутый на все пуговицы сюртук. Такой костюм — в самом деле адекватное выражение любви к порядку, субординации, цепкой приверженности ко всему установленному и т. д. и ненависти ко всему прогрессивному, так как последнее вносит в жизнь беспокойство и неуверенность. Если кто в этих буржуазных кругах хотел подчеркнуть свои монархические убеждения, то он надевал цилиндр, туго завязанный белый галстук и длинный, на все пуговицы застегнутый сюртук, а кто стоял за прогресс, тот завязывал галстук так, что концы его свободно развевались по ветру, и предпочитал короткий и открытый сюртук.

Все это представляло, как сказано, очень простое средство подчеркнуть при помощи костюма свое отличие от верха и низа, от правых и левых. Однако, по мере того, как мерилом для общественного мнения и всеобщей оценки становилось богатство, люди хотели уже казаться не только политически благонадежными и консервативными, но еще в большей степени состоятельными. А выразить это при помощи костюма было куда сложнее. Уже по одной той хотя бы причине, что, исходя из пословицы «Kleider machen Leute» — «по платью можно судить о человеке», средние классы также рьяно стремились как можно больше затушевать расстояние, отделявшее их от имущих. Эти слои добросовестно копировали имущих, чтобы обмануть общественное мнение и также прослыть имущими.

В 1820-х годах один франт жаловался: «В наши дни последний бедняк может носить платье с длинной талией, панталоны а 1а Mameluk, жилет с откидным воротником, пальто a la Mina, так что нам приходится поневоле одеваться по-своему, иначе нас не отличишь от толпы». Если таким образом возникают экстравагантные, франтовские моды, то для тех, кто не желает выдаваться курьезно-странным костюмом, остаются только два выхода: как можно чаще менять моду, чтобы менее состоятельные люди не могли с ними тягаться, и, во-вторых, одеваться как можно элегантнее. Первое привело к тому, что мода среди имущих классов меняется не только каждый год, но даже каждый сезон, причем изменения, вносимые в костюм, так ощутимы, что ни один знаток не примет прошлогоднего костюма за последнюю моду. Второе из этих стремлений привело, в свою очередь, к роскоши, превосходящей роскошь всех предшествующих эпох. Роскошь и элегантность — таков лозунг имущих классов. Истинная элегантность стоит всегда дорого, даже когда она отличается простотой, и потому в последнем случае она вся построена на оттенках.