Скрипка, деньги и «Титаник» - читать онлайн книгу. Автор: Джессика Чиккетто Хайндман cтр.№ 43

На следующий день я решаю свалить от Композитора и остальных как можно дальше. Сунув в пластиковый мешок для стирки свой дневник, газету, банное полотенце и бублик с завтрака, отправляюсь в безлюдное местечко на пляже и провожу там весь день в одиночестве, любуясь Тихим океаном и глядя на резвящихся в прибое птиц.

Их так много, разных цветов и размеров – целый птичий мир. Они сбиваются в стаи и танцуют на песке. Крупные особи пикируют в воду с высоты, а через несколько мгновений выныривают с трепыхающейся в клюве рыбкой и взлетают высоко в туманное желтое небо, разбрызгивая крыльями морскую пену. Величавые птицы с длинными шеями и тонкими, как карандашный грифель, клювами расхаживают по пляжу. Маленькие птички ходят стайками, устраивают чехарду на берегу и выискивают в песке объедки. Крикливые чайки галдят и хлопают крыльями.

Одна маленькая чайка находит ракушку и делает вид, что в ней ничего нет, чтобы сородичи не затеяли драку. Она ждет, пока другие уйдут, принявшись невозмутимо чистить перышки. Но стоит им повернуться спиной, как она разбивает ракушку и вытягивает изнутри соленое мясо. Даже птицы знают, что притворство может быть полезным.

Еще один американский Композитор

Редкий концерт классической музыки в Аппалачии обходится без «Весны в Аппалачах» Копленда. Что, впрочем, неудивительно. На школьных концертах мы исполняли «Весну» во всевозможных вариациях, целиком и по частям; танцоры в деревянных башмаках отплясывали под нее на деревенских ярмарках, а в церкви «Простые дары» ^[80] наяривали на пианино и цимбалах. Копленд, пожалуй, первый американский композитор, одинаково полюбившийся как высоколобым ценителям классики, так и деревенским простакам. Его пьесы стали образцом американской классической музыки: достаточно сложные, чтобы воспитывать вкус и чувство прекрасного, и довольно простые, чтобы им можно было подпевать; популярные и запоминающиеся – они годились даже для рекламы мяса. (Путешествуя по Америке, ты иногда представляешь, что не клубы дыма, а звуки «Ходауна» ^[81] вырываются из выхлопной трубы вашего трейлера.) Музыка Копленда и есть мясо, картошка и яблочный пирог – действительно народная. Что может быть патриотичнее? В ней сама душа американской глубинки. Какой бы классической она ни была, она звучит к месту в любом актовом зале американской средней школы в Аппалачии.

В университете на курсе по истории музыки ты узнаешь, что, работая над «Весной в Аппалачах», Копленд думал вовсе не о твоей малой родине. Ему поручили сочинить балет для знаменитой балерины и хореографа Марты Грэм, и он назвал свое произведение «Балет для Марты». Переименовать его в «Весну в Аппалачах» незадолго до премьеры балетной постановки предложила сама Грэм (ее, в свою очередь, вдохновило стихотворение о бурлящем горном потоке, а вовсе не конкретное время года в конкретном месте). В последующие годы Копленда не раз удивляли признания людей в том, что они «услышали» в его произведении красоту Аппалачских гор. Они думали, что он создал свой балет, вдохновившись географической местностью, но в действительности сначала была музыка и лишь потом «географическое» название. Подобно этому получают свои имена и сочинения Композитора: «Рассвет над Атлантикой», «Звездный свет в Акадии», «Океанский утес». Тебе приходит в голову, что названия его пьес подобраны по тому же маркетинговому принципу, что и вкусы травяного чая: «успокаивающий», «бодрящий», «здоровый сон», «спокойный животик». Иногда клиент просто хочет, чтобы ему заранее сказали, что он должен почувствовать.

И все же, слушая Копленда, ты не можешь отделаться от мысли, что его музыка гораздо точнее, чем слова, передает дух американской глубинки, ее культурную сложность. Однако оказывается, что Аарон Копленд родился в Бруклине (а ты была уверена, что на ранчо в Канзасе). Еврей, открытый коммунист, гей, он подвергся гонениям в эпоху маккартизма ^[82] и не мог открыто заявить о своей сексуальной ориентации. Ты поражаешься его великодушию, его готовности отдать Америке то, что она никогда не смогла бы дать ему: возможность быть услышанным во всей своей полноте, глубине и многообразности.

«Боже, благослови Америку», турне 2004 года

Лос-Анджелес

– А может, тебе взрослые подгузники носить? – предлагает твоя подруга Николь в женском туалете Культурного центра Скерболл. Это твоя пятая вылазка в туалет за девяносто минут: ты забегала сюда трижды перед концертом, выходила в середине концерта, когда Композитор произносил свою речь, и еще раз после того, как концерт закончился. Николь не на шутку встревожена. В последний раз вы встречались с ней полтора года назад, когда вместе искали квартиру в Нью-Йорке, а через год она переехала в Лос-Анджелес, где и живет уже шесть месяцев. Увидев, что стало с тобой за это время, Николь ужаснулась.

В колледже Николь была твоей самой умной и амбициозной подругой – статус, которого сложно достичь в мире сверхумных и сверхамбициозных. Она училась по трем специальностям – философия, экономика, литературное мастерство («Пришлось написать петицию декану, чтобы тот разрешил взять больше двадцати пяти предметов за семестр», – объяснила она, когда вы, тогда еще первокурсницы, познакомились на литературе). Вы сошлись, потому что обе были трудоголичками; вам обеим пришлось бороться за место в Колумбийском университете, только тебе – потому что родители не смогли платить за твое обучение, а ей – потому что сначала она поступила в Йель ^[83], а затем уговаривала родителей разрешить ей учиться в менее престижном, но нью-йоркском университете («Думаешь, я сейчас работала бы на Скорсезе, если бы жила в Нью-Хейвене?»). Николь училась на отлично на всех своих двадцати пяти курсах, стажировалась на полной ставке у именитых кинорежиссеров, пробегала восемь километров в день, подрабатывала няней, посещала уроки живописи для себя и занималась волонтерской деятельностью в благотворительных организациях, помогающих странам третьего мира. Она знала, где на Манхэттене в три часа ночи готовят самые вкусные мидии с картошкой фри, и, пока ты самозабвенно жевала свою порцию, показывала тебе знаменитостей за соседним столиком. Вернувшись в конце третьего курса с Каннского кинофестиваля, она привезла тебе винтажное бальное платье со шлейфом – глубокого коричневого цвета, в блестках и с очень специфическим вырезом, который хорошо смотрится только на фигуре определенного типа (такой, как твоя). «Купила за бесценок, – ответила она, когда ты, запинаясь, спросила, сколько ей должна. – Шмотки по дешевке – мой конек, я отыщу их даже во Франции».