Скрипка, деньги и «Титаник» - читать онлайн книгу. Автор: Джессика Чиккетто Хайндман cтр.№ 21

Пока ты в одиннадцатом классе не начала встречаться с Фернандо и не съездила в Нью-Йорк с его родителями, тебе и в голову не приходило считать Северо-Восток особенной точкой на карте США. Ты не знала, что и спустя сто пятьдесят лет после трансценденталистов он остается тем местом, куда стоит отправиться юному созданию, желающему в один прекрасный день заявить о себе как о деятеле американской литературы, музыки или живописи, не говоря уже о политике, науке и финансах. Ты и не подозревала, что именно на Северо-Востоке богатые и влиятельные люди определяют, что будет читать вся страна, что будет слушать вся страна, о чем будет думать вся страна. Ты ошибочно полагала – распространенное заблуждение среди подростков из американской глубинки за пределами северо-восточного региона, – что американская культура, как и американская земля, находится у всех под ногами и каждый может возделывать ее и снимать урожай.

Но все изменилось после встречи с Фернандо. Он был на год старше тебя. В младших и средних классах он учился в округе Колумбия, в частной школе, расположенной в нескольких часах езды от дома. Он единственный в твоей государственной старшей школе, кого приняли в университет «Лиги плюща». А его родители – единственные люди в городе, которые понимали, как это престижно – учиться в Колумбийском университете; именно поэтому, когда ты поступила туда годом позже, их возмущению не было предела («Ее-то как приняли?» – изумлялись они).

На первом курсе Фернандо звонил тебе из общежития и хвастался своей нью-йоркской жизнью: рассказывал, в каких музеях побывал («Ты хоть знаешь, кто такой да Винчи? Конечно нет, куда там!») и на какие концерты ходил в Линкольн-центр («Я только что познакомился с Йо Йо Ма ^[37]». – «Познакомился? Серьезно?» – «Ну, я его видел»). Он хвалился своими подработками («Я снялся в рекламе “Докерз” ^[38] и заработал двести баксов») и начитанностью («Поэзию у нас ведет Кеннет Кох ^[39], и, представляешь, я только сейчас понял, что вся наша система образования в Виргинии никуда не годится. Ты знаешь “Листья травы”?» – «Это сборник одного из поэтов-пилигримов?» – «Да нет же, это Уолт Уитмен. Величайший американский поэт, Джесс, ну ты чего вообще?»). Даже еда становилась поводом задрать нос («Вчера мы ели суши с Дэном. Вообще-то он кореец, но отлично знает мандаринский диалект и работает шеф-поваром в “Нобу”. А сам родом из Калифорнии. Специалист по русской литературе, между прочим». – «Но… суши – это же сырая рыба? Как такое можно есть?» – «Господи, Джесс, ну ты и идиотка!»). И ты решила во что бы то ни стало тоже поехать в Нью-Йорк. Подумала, что жизнь там станет для тебя прививкой от будущих обвинений в идиотизме; невежество выветрится вместе с запахом коровьих лепешек, и Фернандо наконец начнет воспринимать тебя как ровню. Учителей и родителей беспокоило, что ты стремишься в Нью-Йорк из-за Фернандо, который был известным бабником (и ты об этом тоже знала), однако он давно перестал быть целью твоей операции и остался лишь средством сбора информации о недоступном месте, казавшемся тебе залогом будущего успеха.

И теперь, вкалывая гормоны для стимуляции яйцеклетки, ты с подростковым максимализмом внушаешь себе, что у тебя есть лишь один шанс добиться всего здесь, на элитарном Северо-Востоке. И ты сделаешь все возможное. Ты знаешь, что многие твои сверстники, с которыми ты росла бок о бок, превосходили тебя и умом, и талантом, но они такого шанса не получили – они не получили ничего. Большинство даже не поступили в колледж, а пошли в армию или сразу начали работать – на птицефабрике, бензозаправке, в «Уолмарте». Уж ты-то не упустишь возможность, которая выпадает раз в жизни.

Но проходит всего два месяца с начала первого курса, и ты лежишь на холодном полу в туалете общаги в теплой луже собственной зеленой рвоты. У гормонов для стимуляции яичников есть побочки. Подготовка к донорству яйцеклетки измотала тебя настолько, что ты провалила все промежуточные экзамены. Твоя соседка Ариэль, которая учится на виолончелистку на подготовительном отделении Джульярда, победила в престижном университетском конкурсе концертных выступлений – а она ведь тоже на первом курсе. Тебя же не взяли даже в студенческий оркестр. Твоя преподавательница по скрипке родом из Восточной Европы орет тебе «успокойся!» во время твоей игры и спрашивает: «Ты почему играешь так громко? Так неестественно? Хочешь, чтобы всем были слышны твои ошибки? Да лучше б я гвозди себе в лоб забивала, чем учила тебя играть на скрипке!»

Из всех неудач, которые ты оплакиваешь, лежа на полу в общей ванной и изрыгая зеленую жижу, – экзамены, отношения с Фернандо (не протянули и недели после начала занятий), неспособность подружиться с однокурсниками (они ходят выпивать в Ист-Виллидж, а ты ставишь будильник на предрассветный час и едешь через весь город на автобусе в клинику лечения бесплодия на Мэдисон-авеню), – из всех этих неудач именно твоя несостоятельность как скрипачки ранит сильнее всего. Когда в маленьком городке все твердили о твоем «настоящем даре», ты уже подозревала, что это не так, но теперь подозрение переросло в уверенность: ты понимаешь, что никогда не сможешь стать профессиональной скрипачкой и зарабатывать этим на жизнь. Несмотря на все те жертвы, на которые пошла твоя семья, чтобы купить тебе инструмент и возить тебя к преподавателю через горные перевалы, несмотря на все те годы (десятилетие), что ты брала уроки, репетировала, играла в оркестре и ездила в музыкальные лагеря, несмотря на твою любовь (настоящую, искреннюю, страстную, без оглядки) к скрипичной музыке, с детства звучавшей в твоей голове и отгонявшей горный туман, все сводится к одному: ты недостаточно хороша и никогда не будешь хороша настолько, насколько это необходимо.

Но если ты не скрипачка – ты, цеплявшаяся за свою скрипку, как за спасательный круг, как за искусственный фаллос, как за щит и меч, помогавшие тебе не чувствовать себя среднестатистической, ничего не значащей, самой обычной девочкой, которую вот-вот перемелют жернова американской культуры вместе с миллионами других, – то кто же ты?

Что ты сказала бы сейчас той девочке, лежащей в луже зеленой блевотины?

Спустя много лет после окончания колледжа ты узнаешь, что Ариэль ненавидела виолончель. Педагоги из Джульярда унижали ее. Один называл ее «жирной», стоило ей сфальшивить. Другой однажды швырнул через комнату пюпитр. «Это было психологическое насилие», – признается она тебе, и ты будешь шокирована, ведь со стороны казалось, что ей нравится играть на виолончели. Но ты перепутала радость с успехом. Оказывается, это не одно и то же. Победив в том конкурсе, Ариэль бросила музыку.

А ты – скрипачка, не умеющая играть в верхнем регистре, та, кого не взяли в студенческий оркестр, та, чей педагог в колледже выразила желание забетонировать себе слуховые проходы, лишь бы не слышать больше твою игру, – ты несколько лет колесила по всей стране и миру как профессиональный музыкант.