Дальше произошло нечто совершенно непредсказуемое. После разгрома куманов к монголам прибыла миссия из Венеции, пытавшейся утвердиться на северном побережье Черного моря, чтобы противостоять влиянию Генуи. Хотя соперничество Венеции и Генуи достигнет наивысшего накала в 1256–1381 годах (четыре грандиозные морские кампании, в которых перевес был всегда на стороне венецианцев), признаки будущего смертельного поединка уже проявлялись в регионе Черного моря и тогда: Генуя всеми силами старалась обрубить амбиции соперника и создать свою колонию в Солдае
[1640] Крыма
[1641].
Посланники Венеции, очевидно, сделали монголам привлекательное коммерческое предложение (по мере экспансии империи сподвижники Чингисхана все больше интересовались денежными доходами): они подписали договор, предоставлявший венецианцам привилегии в доступе к рынкам Средней Азии и Монгольской империи. Этот договор, подписанный, видимо, в конце 1221 — начале 1222 года, и создал благоприятные условия для знаменитого путешествия Марко Поло
[1642]. Монголам всегда нравилось вести торговые дела с венецианцами, и, хотя позже генуэзские купцы пытались переманить преемников Чингисхана, они не поддались на посулы. Венеция дала твердые гарантии ограничить коммерческую гегемонию пределами Черного моря и не нарушать плодотворное сотрудничество Чингисхана с исламскими купцами. Монголы могли полагаться на эти гарантии, поскольку все венецианские поселения и фактории на Черном море контролировались дожем и его советом в Ла Серениссима
[1643]. Генуэзские купцы действовали независимо от своего города, их обещания ничего не стоили, а политика агрессивной территориальной экспансии раздражала и злила монголов
[1644].
Согласие между венецианцами и монголами было плодотворным. В качестве «первого взноса» Субэдэй и Джэбэ совершили налет и разрушили генуэзскую колонию в Солдае. Отношение генуэзцев к монголам, как и куманов, теперь было резко негативное и по эмоциональной окраске близкое психологическому состоянию, переданному ремаркой Тацита по поводу смерча, нагрянувшего с востока: «Они пришли, они все омертвили, они все сожгли, они всех поубивали, они все разграбили, и они ушли»
[1645]
[1646].
От венецианцев монголы узнали о плачевной ситуации в Руси, тогда состоявшей из мелких княжеств, чьи земли в основном были покрыты лесами, хотя на них уже выросло и много городов. К началу XIII века от 13 до 15 процентов населения Руси проживало в городах или городских поселениях (всего их было около 300), то есть степень урбанизации по стандартам Европы того времени была достаточно высокой
[1647]. Это был мир хаоса, порождавший злонравных автократов и кровожадных деспотов, последовательная череда которых, как полагают аналитики, утвердила в коллективном сознании стереотип необходимости в сильной личности для управления государством. В этом мире не прекращались междоусобные войны, которые «малодушные князья вели друг против друга, совершенно не думая о славе или благе отечества и принося беды и страдания своим подданным»
[1648].
Но проблема была не только в междоусобице. На исходе IX века викинги из Швеции основали колонию в Украине
[1649], ставшую великим городом Киевом. Самой значительной фигурой ранней истории Руси был Ярослав Мудрый (978–1054), великий князь Киевский с 1019 года (и тесть Харальда Хардрады)
[1650], обладавший могуществом, достаточным для того, чтобы угрожать и напасть на Византию в сороковых годах XI века. Однако положение Киева всегда было зыбкое, и трудности создавал не только сам Ярослав, но и другие структурные факторы. Крестоносцы сместили торговые пути Европы, и Киев, стоявший на перекрестке коммерческих связей между Византией, исламским Востоком и Западной Европой, оказался вне этих маршрутов
[1651]. С начала XII века Русь окончательно разделилась на самостоятельные княжества, которые год от года становились сильнее. Одновременно участились набеги половцев. Киев несколько раз подвергался разорению, утраты жизней были столь велики, что население, насчитывавшее около 100 000 человек в эпоху Ярослава, сократилось почти вдвое к наступлению 1200 года
[1652]. Безусловно, за сто лет до появления Джэбэ и Субэдэя Киев в могуществе уже уступал Владимиру и Суздалю на северо-востоке, Галиции (Галичу) и Волыни на западе. Тем не менее, политический и коммерческий упадок Киева был относительным. Несмотря на половецкие набеги, Киев был по-прежнему богат, сохранял статус торгового и религиозного центра, «матери всея Руси», «начала начал» всех основных государств — России, Украины и Белоруссии
[1653].