Рисунки на песке - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Козаков cтр.№ 138

Ну ладно — немой, бессловесный, длинный, добавим от себя, спорный, скучный эпизод со свечой в «Ностальгии». Но в «Крейцеровой сонате» его герой болтает без умолку на крупном плане. Один монолог на крупешке сменяется другим, не менее длинным, не менее трудным для произнесения и безо всякого внешнего действия. Поблескивают очки, очечки, а над ними эти безумные рысьи глаза Янковского. И он говорит, говорит, говорит. Такого я в большом кино не видел, не встречал. Это ведь в конце концов не стихи перед камерой на крупном плане читать, что тоже достаточно трудно — по себе знаю. Нет, здесь играть надо, и не для телевидения, а для большого экрана.

Когда я увидел в самом большом кинотеатре Москвы «Россия», ныне «Пушкинский», лицо Олега во весь экран и поразился тому, что он сумел сделать в этом очень понравившемся мне фильме Швейцера, я позвонил режиссеру, чтобы выразить мои восторги. Михаил Абрамович, поблагодарив, сказал: «Вы, Миша, позвоните Олегу. Он, кажется, не вполне уверен в сделанном нами». И в самом деле, когда я с присущей мне, как считается, гимназической, но не наигранной горячностью стал выдавать на гора коллеге заслуженные им комплименты, Олег, хотя, наверное, ему, как всякому актеру, было приятно, выслушал меня с некоторым недоверием. «Олег, — сказал я, — на мой взгляд, это твоя лучшая роль в кино. Это вышка». — «Ты преувеличиваешь, Миша. Я как-то не уверен, не знаю». — «Олег…» — «Нет, я понимаю, что фильм неплохой, достойный. Швейцер все-таки не хухры-мухры. Но я, кажется, просрал». Олег не кокетничал. Он в самом деле в этот момент недопонимал, что сотворил в картине Швейцера. Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь. «А вообще, — сказал я, — иди ты, знаешь, куда? Когда-нибудь поймешь». Не знаю, помнит ли Олег Иванович, этот счастливчик-джинн, об этом нашем давнем разговоре. Не уверен. Мне-то он запомнился хорошо. Я даже записал его в свой дневник тех лет. А затем была вручена создателям этой ленты Государственная премия. Фильм стал классикой отечественного кино. И что, бесспорно, одна из немногих действительно удачных экранизаций произведений Льва Толстого, к тому же сложнейшего его сочинения «Крейцерова соната». Сомнения Олега Ивановича можно понять. Фильмы Швейцера, как теперь сказали бы, элитарны, не для всех — это уж точно. Остается сегодня лишь ностальгически вздохнуть о тех временах, когда находились деньги на производство подобных фильмов. И трижды вздохнуть о том, что продукция такого рода могла демонстрироваться на экранах одной шестой. И что публика ходила на подобное. Ну пусть не валом валила, как на те же «Полеты во сне и наяву» или «Влюблен по собственному желанию» с тем же Янковским. Но ведь ходила и смотрела в той же «России» «Гамлета» со Смоктуновским, «Девять дней одного года», «Сталкер» и «Зеркало» Тарковского, где в роли отца режиссера, поэта Арсения Тарковского Олег Янковский был чрезвычайно похож на молодого поэта и выглядел весьма убедительно.

«Полеты…» Романа Балаяна стали сенсацией в кино конца 70-х. С трудом был допущен к прокату тогдашними властями. Пресса бурлила. Споры в основном идеологического свойства. Годы-то застоя. Это чисто внешне. Шла идеологическая и эстетическая борьба правых и левых, стремящихся к свободе и перекрывающих кислород. Пьеса Александра Вампилова, по мотивам которой, пусть и отдаленным, написан хороший сценарий Виктором Мережко, была еще запрещена к исполнению в театре. Фильм Виталия Мельникова «Утиная охота» будет сделан, появится на голубых экранах позже «Полетов…». Так что для широкой публики «Полеты…» — откровение. Подумать только: главный герой картины, красавец Янковский, далеко не положительный советский герой, вызывает зрительские симпатии, даже любовь, а ведь он, как и герой Вампилова Зилов, мечется, ищет выход от пустоты нашей общей жизни в многочисленных связях с разными женщинами, крутится, вертится, не дурак выпить, побалагурить, и, вообще, видать, не слыхал о заветах Павки Корчагина.

Так что же он, герой? И почему, кто дал право Балаяну, Мережко, Янковскому, не говоря уже об Александре Вампилове, делать из таких людей своего рода героев времени и будоражить нашего многомиллионного советского зрителя? Вольно было Пушкину и Лермонтову живописать лишних людей — то была эпоха царского режима, но мы-то, чай, в XX веке живем, во времена развитого социализма, боремся, можно сказать, с враждебным нам капиталистическим окружением. Для того и в Афган вошли, где наши ребята героически гибли. А тут, видите ли, кто-то во сне и наяву летает мотыльком. Или на «Утиную охоту» никак не соберется. Сомнительно все это. Однако «Полеты…» вышли. Вышла и «Утиная охота» с Зиловым — Олегом Далем. Появились и в театре, и в кино, и на телеэкране другие «сомнительные» сочинения.

Вода камень точит. Дело тихо-тихо шло к вынужденной горбачевской перестройке. Что она, несмотря на всю ее неожиданность для общества, была вынужденной, ясно как Божий день. Мы проиграли «холодную войну», в первую очередь экономически и политически, — всячески проиграли. И тогда рухнула Берлинская стена и наше кино. Вначале было слово. И слово было — гласность. Но, сказавши «а», не будь «б», — хочешь не хочешь, а тебе придется его сказать, это «б». Ты не скажешь, другие найдутся. И договорятся до конца алфавита — до «я». Ведь за буквой «г» вскоре буква «е». Горбачев — на «г». Ельцин — на «е». Ермаш — на «е». Кулиджанов… и далее везде. Климов Элем, Михалков Н., Соловьев С. Кто там еще? Да многие прорабы перестройки. Но кино, вначале воскреснув, очнувшись ото сна, — так казалось, — начало превращаться в обломки самовластия. А имена, некоторые из которых уже канули в вечность, писались ими самими на этих самых обломках. Вначале яркими неоновыми красками, но постепенно краски жухли. А ломать — не строить. Нет, строили, собирались, дискутировали, проводили мозговые атаки, симпозиумы, стали желанными и почетными гостями во всем мире, докладали, хвастались уже сделанным. Действительно, реанимировали «Комиссара», «Скверные анекдоты», многое другое. Назвали Андрея Тарковского гением. И мы, считай, такие же. Нет. Мы дальше пойдем. И «Мастера с Маргаритой» снимем, и в «Круге первом» поставим. Какая там «Маленькая Вера»!.. Мы теперь всех перетрахаем, прямо в грязных подъездах и на подоконниках будем совокупляться. Куда там вашему «Ночному таксисту»! У нас будет свой, родимый — «Taxi», да еще «блюз». Так что: «Асса» да «Асса», ты меня не бойся, я тебя не трону, ты не беспокойся. И пошла писать да писать губерния. Водки-то море. Можно его выпить в жизни и на экране. Так что будет, что потом отлить мимо писсуара.

Да что там вспоминать, эйфории было предостаточно. Прихватизация, коммерция, захват недвижимости, распродажа, разделение. Умные головы наших новых киносекретарей, разваливающегося Союза, отделили прокат от производства. В результате в бывших кинотеатрах стали продаваться автомобили и обосновались казино и стрип-бары. Все это, увы, хорошо известно. Поддобыв денег, сняли в 90-е немереное количество продукции, как правило, никому не нужной — ни прокату, ни зрителям, вообще никому, кроме тех, что отмывали, и тех, кто что-то лудили под эту большую стирку. Лудили все, кому не лень. Профессия стала уходить. Чтобы как-то выжить, замечательные, знаменитые операторы начали снимать рекламу. Не снимать же повидло, честнее его рекламировать для телеэкрана. Настоящие режиссеры снимали редко, растерялись. Когда все дозволено, — что и зачем снимать? Политическая жизнь разваливающейся империи превалировала в умах общества. Страна — на грани гражданской войны. До искусства ли? Одним предстояло выживать, другим — побыстрее нахапать. Обращение «товарищ» обрело свой первоначальный скифско-татарский смысл. Товарищи — товар-ищи. И, кто пошустрей, находили товар.