Правда, оставалось ему ездить всего три часа. У дома
Кинкейдов он обнаружил записку, гласившую: Спасибо, сегодня ничего, и оставил
возле двери запечатанную бутылку из-под молока, которая лишь с виду казалась
пустой, а наделе была заполнена смертоносным газом цианидом. У дома Уолкеров были
оставлены две кварты молока и пинта взбитых сливок.
Ко времени, когда он добрался до дома Мертонов в самом конце
квартала, солнечные лучи уже золотили кроны деревьев и испещряли мелкими
бегущими пятнышками гравий на дорожке, огибавшей дом.
Спайк наклонился, поднял один камешек, очень симпатичный,
плоский с одного бока, как и подобает гравию, размахнулся и бросил. Камешек
угодил точно в край тротуара. Спайк покачал головой, усмехнулся и, насвистывая,
продолжил свой путь.
Слабый порыв ветра донес до него запах мыла, которым
пользовались на фабрике-прачечной, и снова ему вспомнился Роки. Нет, он был
уверен: они с Роки точно увидятся. Сегодня же.
К подставке для газет была пришпилена за писка:
Доставка отменяется.
Спайк отворил дверь и вошел. В доме было страшно холодно и
пусто. Никакой мебели. Абсолютно пустые комнаты с голыми стенами. Даже плиты на
кухне не было – место, где она раньше стояла, отмечал более яркий по цвету
прямоугольник линолеума.
В гостиной со всех стен содраны обои. Абажур в виде шара
исчез. Осталась лишь голая почерневшая лампочка под потолком. На одной из стен
виднелось огромное пятно засохшей крови. Если приглядеться, можно было
различить прилипший к нему клок волос и несколько мелких осколков костей.
Молочник кивнул, вышел и какое-то время стоял на крылечке.
День обещал быть просто чудесным. Небо приобрело невинный голубой, словно глаза
младенца, оттенок и было местами испещрено такими же невинными легкими
перистыми облачками, которые игроки в бейсбол называют «ангелочками».
Спайк сорвал записку с подставки для газет, скатал в шарик и
сунул его в левый карман серых форменных брюк.
Вернулся к машине, смахнул по дороге камешек с края тротуара
в канаву. Грузовик свернул за угол и скрылся из виду. День расцветал.
Дверь с грохотом распахнулась. Из дома выбежал мальчик.
Поднял глаза к небу, улыбнулся, подхватил пакет молока и понес в дом.
Большие колеса: забавы парней из прачечной
(молочник №2)
Роки и Лео, напившиеся до положения риз, медленно ехали по
Калвер-стрит. Затем свернули на Бэлфор-авеню и двинулись по направлению к
Кресченту. Ехали они в «крайслере» Роки 1957 года выпуска, на сиденье между
ними стоял, покачиваясь при каждом толчке, ящик пива «Айрон-Сити». Это был их
второй ящик за сегодняшний вечер – вечер, начавшийся, если говорить точнее, в
четыре дня, в час, когда заканчивалась работа на фабрике-прачечной.
– Какашка в бумажке! – выругался Роки, останавливаясь на
красный свет на пересечении Бэлфор-авеню с шоссе № 99. При переключении на
вторую скорость коробка передач издала громкий скрежещущий звук. Первая
скорость у «крайслера» не работала уже месяца два.
– Дай мне бумажку, и я тут же наложу в нее! – с готовностью
отозвался Лео. – Сколько сейчас?
Лео поднес руку с часами чуть не к самому носу. Когда часы
почти коснулись кончика сигареты, выдохнул дым и всмотрелся в циферблат.
– Уже почти восемь.
– Какашка в бумажке! – Они миновали дорожный указатель с
надписью ПИТТСБУРГ 44.
– Отсюда до самого Детройта ни одного патруля, – заметил
Лео. – Да сюда ни одна собака не сунется, ни один человек в здравом уме и
твердой памяти!
Роки включил третью скорость. Коробка передач издала тихий
стон, а весь «крайслер» так и заколотило, словно в petit mal припадке
эпилепсии… Впрочем, вскоре судороги прошли, и стрелка спидометра медленной
устало начала подползать к отметке «40». Достигнув этой цифры, она так и
застряла на ней.
Доехав до пересечения шоссе № 99 с дорогой под названием
Девон-Стрим (на протяжении восьми миль последняя служила естественной границей
между двумя поселками – Кресчент и Девон), Роки свернул на нее почти
неосознанно, хотя в глубинах того, что с натяжкой можно было назвать его
подсознанием, возможно, и ворочалось некое смутное воспоминание о старом
Вонючем Носке.
С момента окончания работы они с Лео, ехали куда глаза
глядят. Был последний день июня, и срок, обозначенный в прикрепленной к
ветровому стеклу «крайслера» карточке техосмотра, истекал ночью, ровно в 00.01.
То есть примерно через четыре часа, нет, уже меньше чем через четыре.
Неизбежность этого события воспринималась Роки как-то слишком болезненно. Лео
же было наплевать. Все равно не его машина. К тому же выпитого им пива
«Айрон-Сити» было достаточно, чтобы привести не только его, а вообще любого
человека в состояние глубокого алкогольного ступора.
Дорога Девон петляла и вилась среди густого леса. С обеих
сторон вплотную к ней подступали огромные дубы и вязы с пышными раскидистыми
кронами. Казалось, они жили какой-то своей жизнью и, по мере того как на юго-запад
Пенсильвании надвигалась ночь, все более наполнялись шелестом и движением тени.
Место это было известно под названием «Леса Девона». Прославилось оно после
того, как здесь в 1968-м зверски замучили и убили молоденькую девушку и ее
дружка. Парочка имела глупость остановиться в лесу, именно здесь затем и
обнаружили «меркурий» 1959 года выпуска, принадлежавший молодому человеку. В
машине были сиденья из натуральной кожи, на капоте – блестящая хромированная
эмблема. Останки парня и его несчастной подружки нашли на заднем сиденье. А
также на переднем, в бардачке и багажнике. Убийцу так и не нашли.
– Да фараоны сюда и носа не кажут, – заметил Роки. – На
девяносто миль в округе ни одной живой души.
– Хренушки, – сказал Лео. Последнее время это милое словечко
все увереннее лидировало в списке его наиболее употребительных выражений – и
это при том, что общий словарный запас Лео составлял не более сорока слов. – Ты
чего, ослеп? Вон там город.
Роки вздохнул и отпил пива из банки. Огоньки, мерцавшие
вдали, вовсе не означали, что там находится город. Но что толку спорить с
пьяным в стельку парнишкой? То был новый торговый центр. Надо сказать, эти
новые натриевые лампы действительно светили ярко. Не отрывая глаз от их
молочно-белого сияния. Роки подогнал машину к обочине, к левому краю дороги,
резко подал назад, отчего едва не угодил в канаву, и, наконец развернувшись,
снова выехал на дорогу.
– Опля! – сказал он.
Лео рыгнул и хихикнул. Они работали вместе в прачечной
«Нью-Адамс». С сентября -именно тогда Лео был нанят Роки в помощники. Молодой,
двадцатидвухлетний, с мелкими, как у грызуна, чертами лица, Лео походил на
человека, которому в скором будущем светит изрядный срок. Он утверждал, что
каждую неделю откладывает из зарплаты по двадцать долларов на покупку
подержанного мотоцикла «кавасаки». Говорил, что собирается поехать на нем
куда-то на запад, как только наступят холода. Он уже успел сменить мест
двенадцать, не меньше, с того времени, когда шестнадцатилетним пареньком навеки
распрощался с миром науки. В прачечной ему нравилось. Роки знакомил его с
различными приемами стирки, и Лео искренне верил в то, что наконец учится Делу.
Делу, которое непременно пригодится ему где-нибудь во Флэгстаффе.