Наука логики. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Георг Гегель cтр.№ 48

Лейбницевский идеализм движется в большей мере в рамках абстрактного понятия. Лейбницевская представляющая сущность, монада, по существу идеализованна. Представление есть некое для-себя-бытие, в котором определенности суть не границы и, следовательно, не некоторое наличное бытие, а лишь моменты. Представливание есть, правда, также и некое более конкретное определение, но здесь оно не имеет никакого иного значения, кроме значения идеальности, ибо и то, что вообще лишено сознания, есть у Лейбница представляющее, перципирующее. В этой системе инобытие, стало быть, снято; дух и тело или вообще монады суть не другие друг для друга, они не ограничивают друг друга, не воздействуют друг на друга; здесь вообще отпадают все те отношения, в основании которых лежит некоторое наличное бытие. Многообразие есть лишь идеализованное и внутреннее, монады остаются в нем лишь соотнесенными с самими собою, изменения развиваются внутри монады и не суть соотношения последней с другими. То, что со стороны реального определения берется нами как некоторое налично сущее соотношение монад друг с другом, есть независимое, лишь одновременное становление, заключенное в для-себя-бытии каждой из них. То обстоятельство, что существуют многие монады, что их, следовательно, определяют также и как другие, не касается самих монад; это – имеющее место вне них размышление некоторого третьего; в самих себе они не суть другие по отношению друг к другу; для-себя-бытие сохраняется чисто, без примеси некоторого находящегося рядом существования. Но тем самым явствует вместе с тем и незавершенность этой системы. Монады суть представляющие таким образом лишь в себе или в боге как монаде монад, или также в системе. Инобытие также имеется, где бы оно ни имело место, в самом ли представлении, или как бы мы ни определили то третье, которое рассматривает их как другие, как многие. Множественность их существования лишь исключена, и притом только на мгновение, монады лишь путем абстрагирования положены как такие, которые суть не-другие. Если некое третье полагает их инобытие, то некое третье также и снимает их инобытие; но все это движение, которое делает их идеализованными, совершается вне их. Однако так как нам могут напомнить о том, что это движение мысли само имеет место лишь внутри некоторой представляющей монады, то мы должны указать вместе с тем на то, что как раз содержание такого мышления само в себе внешне себе. Переход от единства абсолютной идеальности (монады монад) к категории абстрактного (лишенного соотношений) множества наличного бытия совершается непосредственно, не путем постижения в понятии (совершается посредством представления о сотворении), и обратный переход от этого множества к тому единству совершается столь же абстрактно. Идеальность, представливание вообще, остается чем-то формальным, равно как формальным остается и то представливание, которое интенсифицировано до сознания. Как в вышеприведенном замечании Лейбница ^[41] о магнитной игле, которая, если бы обладала сознанием, рассматривала бы свое направление к северу как определение своей свободы, сознание мыслится лишь как односторонняя форма, безразличная к своему определению и содержанию, так и идеальность в монадах есть лишь некая остающаяся внешней для множественности форма. Идеальность, согласно Лейбницу, имманентна им, их природа состоит в представливании; но способ их поведения есть, с одной стороны, их гармония, не имеющая места в их наличном бытии, – она поэтому предустановлена; с другой стороны, это их наличное бытие не понимается Лейбницем ни как бытие-для-другого, ни еще шире как идеальность, а определено лишь как абстрактная множественность. Идеальность множественности и дальнейшее ее определение в гармонию не имманентно самой этой множественности и не принадлежит ей самой.

Другого рода идеализм, как, например, кантовский и фихтевский, не выходит за пределы долженствования или бесконечного прогресса и застревает в дуализме наличного бытия и для-себя-бытия. В этих системах вещь-в-себе или бесконечный толчок, правда, вступает непосредственно в «я» и становится лишь неким «для последнего» (для «я»); однако толчок этот исходит от некоторого свободного инобытия, которое пребывает во веки веков как отрицательное в-себе-бытие. Поэтому «я», правда, определяется в этого рода идеализме как идеализованное, как для-себя-сущее, как бесконечное соотношение с собою; однако для-одного-бытие не завершено до исчезновения того потустороннего или направления в потустороннее.

Для-себя-бытие есть простое единство самого себя и своего момента, бытия-для-одного. Имеется лишь одно определение – свойственное снятию соотношение с самим собою. Моменты для-себя-бытия, слившись, погрузились в отсутствие различий, которое есть непосредственность или бытие, но непосредственность, основанная на отрицании, положенном как ее определение. Для-себя-бытие есть, таким образом, для-себя-сущее, и ввиду того, что в этой непосредственности исчезает его внутреннее значение, оно есть совершенно абстрактная граница самого себя – одно.

Можно здесь наперед обратить внимание читателя на ту трудность, которая заключается в последующем изложении развития одного, и на причину этой трудности. Моменты, составляющие понятие одного как для-себя-бытия, в нем разъединяются (treten auseinander). Эти моменты таковы: (1) отрицание вообще; (2) два отрицания, (3) стало быть, отрицания двух, которые суть одно и то же и (4) которые безоговорочно противоположны; (5) соотношение с собою, тождество как таковое; (6) отрицательное соотношение и, однако, с самим собою. Эти моменты здесь разъединяются вследствие того, что в для-себя-бытии как сущем-для-себя привходит форма непосредственности, бытия; благодаря этой непосредственности каждый момент полагается как некое особое (eigene) сущее определение; и тем не менее они также и нераздельны. Приходится, следовательно, о каждом определении высказывать также и ему противоположное; это-то противоречие при абстрактном характере моментов и составляет указанную трудность.

Одно есть простое соотношение для-себя-бытия с самим собою, в каковом соотношении моменты этого для-себя-бытия совпали, и потому в сказанном соотношении для-себя-бытие имеет форму непосредственности, и его моменты становятся поэтому теперь налично сущими.

Как соотношение отрицательного с собою, одно есть процесс определения, а как соотношение с собою оно есть бесконечное самоопределение. Но, вследствие теперешней непосредственности, эти различия уже более не положены лишь как моменты одного и того же самоопределения, а положены вместе с тем также и как сущие. Идеальность для-себя-бытия как тотальность превращается, таким образом, во-первых, в реальность, и притом в наиабстрактнейшую, наипрочнейшую, как одно. В одном для-себя-бытие есть положенное единство бытия и наличного бытия как абсолютное соединение соотношения с другим и соотношения с собою; но, кроме того, появляется также и определенность бытия в противоположность определению бесконечного отрицания, в противоположность самоопределению, так что то, что одно есть в себе, оно есть теперь только в нем, и, стало быть, отрицательное есть некое другое как отличное от него. То, что обнаруживает себя имеющимся как отличное от него, есть его собственное самоопределение; его единство с собою, взятое как отличное от него, понижено до соотношения, и, как отрицательное единство, оно есть отрицание самого себя как некоторого другого, исключение одного как некоторого другого из себя, из одного.