Леон был прав: Хьюго действительно слабел. Происходило это постепенно, незаметно, так что нам обычно удавалось убедить себя, что все по-старому. То вдруг у него подкосится нога, я или Мелисса подхватим его за локоть – осторожно, ковер! – но такое случалось чаще и чаще, и не всегда поблизости оказывался ковер, который можно было обвинить. Порой, подняв глаза от документов, он обводил комнату пустым, потерявшим сцепление с реальностью взглядом – что? который час? – и устремлял его на меня, совершенно не узнавая, так что меня подмывало попятиться прочь из кабинета, но, сделав над собой усилие, я говорил: “Дядя Хьюго, почти три часа, давай я сделаю чаю?” — после чего он моргал, взгляд понемногу прояснялся, и Хьюго отвечал с улыбкой: “Давай, по-моему, мы его честно заработали”. Бывали и редкие приступы граничившей с гневом раздражительности, практически на пустом месте: “Я прекрасно способен сам себя обслужить, не торопите меня!” Краешек губ чуть кривился в укоризненной ухмылке, которая никак не исчезала.
Однажды вечером Хьюго упал. Мы как раз затеяли ужин – собирались жарить эмпанады, у меня до сих пор во рту привкус жирной чоризо и лука. Мы поставили вальсы Шопена, Хьюго пошел наверх, в туалет, а мы с Мелиссой раскатывали тесто на столе и спорили о величине лепешек, как вдруг раздалось сбивчивое шарканье, пугающий глухой стук, грохот, словно что-то скатилось с лестницы, потом лязг – и все смолкло.
Мы вылетели из кухни, принялись звать Хьюго; я даже не успел сообразить, что это было. Хьюго полулежал на ступеньках, одной рукой вцепившись в перила, бледный, с безумным взглядом. Трость валялась внизу, было что-то жуткое в его позе – землетрясение, военное вторжение, все бегут…
Первой к нему подскочила Мелисса, опустилась на ступеньку, схватила его за руку, чтобы поддержать:
– Нет, лежите пока. Не двигайтесь. Что случилось?
Она говорила отрывисто и спокойно, как медсестра. Хьюго часто дышал через нос. Я поднялся к нему, попытался втиснуться рядом.
– Хьюго, что с тобой? Ты не…
Мелисса шикнула на меня и проговорила:
– Хьюго. Посмотрите на меня. Сделайте глубокий вдох и скажите мне, что с вами случилось.
– Ничего. Палка соскользнула. – Руки у него тряслись, очки съехали на кончик носа. – Идиотизм. Я-то думал, уже привык, научился с ней управляться, вот и расслабился…
– Вы ударились головой?
– Нет.
– Точно?
– Да. Все хорошо, правда…
– Чем вы ударились?
– Задницей, чем же еще. Пересчитал ступеньки – уж не помню, сколько именно. И локтем, вот он болит сильно… ох. – Хьюго шевельнул локтем и скривился от боли.
– Где еще болит?
– Да вроде больше нигде.
– Надо позвонить врачу, – наконец вмешался я, – или в “скорую”, мы…
– Погоди, – перебила Мелисса и буднично, проворно ощупала Хьюго: поверните голову, согните руку в локте, болит? а так? Лицо ее было сосредоточенным и отстраненным, как у чужой, пальцы оставляли на коричневых вельветовых брюках и растянутом свитере Хьюго мучные пятна, похожие на въевшуюся пыль.
На кухне по-прежнему играл Шопен, “Вальс-минутка”, лихорадочное буйство ускорявшихся и ускорявшихся трелей и рулад, дико хотелось его заткнуть. Дыхание Хьюго, частое и затрудненное, запускало в моем мозгу исступленную сирену тревоги. Мне стоило огромных усилий не двинуться с места.
– Ну вот, – Мелисса распрямилась, – я почти уверена, что никаких серьезных повреждений у вас нет. Локоть не сломан, в противном случае вы не смогли бы им двигать. Хотите, съездим в травмпункт? Или вызовем врача на дом, чтобы вас осмотрел?
– Нет, – ответил Хьюго, пытаясь сесть прямо. Я схватил его ладонь, куда больше моей, и только сейчас заметил, как он похудел, кожа да кости. – Цел, и ладно. Разве что потряхивает чуть-чуть. Но никаких докторов я сейчас уж точно видеть не хочу. Просто полежу.
– Лучше бы все-таки тебе показаться врачу, – сказал я, – на всякий случай…
Хьюго крепче сжал мою руку и произнес с раздражением, едва ли не со злостью:
– Я уже взрослый, Тоби. И если я не хочу ехать в больницу, то не поеду. А теперь помоги мне встать и дай палку.
Но он так дрожал, что какая уж там палка. Мы подставили плечи, помогли ему подняться и отвели в постель, вдалеке безумно кружил и повторялся Шопен, и наша осторожно ковылявшая троица смахивала на какое-то неуклюжее существо – ступенька! вот хорошо, еще ступенька! Наконец мы с Мелиссой уложили Хьюго, принесли чаю и решили, что на ужин разогреем банку куриной лапши и пожарим тосты. Эмпанад никому не хотелось.
– Он же все-таки не расшибся, – сказала мне на кухне Мелисса. – Может, и правда у него трость соскользнула.
Но это было не так, и мне не хотелось это обсуждать. Меня и самого трясло, сердце колотилось, тело отказывалось верить, что опасность миновала.
– Откуда ты знаешь, как проводить осмотр?
Мелисса помешала суп в кастрюле, слизнула с пальца каплю лапши, попробовала на вкус.
– Я когда-то окончила курсы первой помощи. Мать иногда падала.
– Господи. – Я обнял ее сзади, поцеловал в затылок.
Она взяла мою руку, на секунду прижала к губам, выпустила и потянулась к полке с приправами. Лицо ее все еще сохраняло то холодное, отстраненное выражение, а мне хотелось его стереть, затащить ее в постель, сорвать это выражение с нее вместе с одеждой, чтобы оно растаяло, как туман.
– Да ладно тебе. Не поверишь, как часто эти навыки меня выручали.
– И все-таки. – За эти годы я столько всего слышал о матери Мелиссы, что при встрече вряд ли удержался бы, чтобы не дать ей в глаз, но лишь сейчас заметил мрачную иронию: все Мелиссино детство поглотила забота о матери, наконец она от нее съехала, встретила парня, который позаботится о ней самой, и вдруг – опа! – ей снова нужно за кем-то ухаживать, и не за одним человеком, а за двумя. – Ты на такое не подписывалась.
Она обернулась ко мне с банкой приправ в руке:
– На какое такое?
– Ухаживать за Хьюго.
– Я всего лишь его осмотрела.
– Ты делаешь гораздо больше.
Мелисса пожала плечами:
– Подумаешь, пустяки. Нет, правда, мне совсем не трудно. Хьюго чудесный.
– Да. Но изначально мы планировали остаться тут на несколько дней. – К тому времени мы прожили в Доме с плющом уже три с лишним недели. Мелисса пару раз смоталась ко мне и к себе, захватила еще кое-какую одежду, но мы не обсуждали, когда вернемся домой. – Может, тебе лучше уехать.
Она прислонилась к столу, впилась в меня взглядом, позабыв о супе.
– Ты этого хочешь?
– Не в этом дело, – ответил я. – Я счастлив, что ты здесь. Но… – сказать ей это было все равно что принять на себя обязательство, к которому я не очень-то был готов, но что уж теперь, – я бы хотел остаться еще на чуть-чуть.