И однажды ночью, сбежав из Фэйрвью, она на автобусе добралась до дома Теда. Это было единственное место, где, как считала Ким, она могла обрести покой.
– Ты тогда спросила, можно ли тебе войти и немного посидеть, – напомнил Тед.
Стоун хорошо это помнила. Тед спросил, может ли он чем-то помочь ей, она покачала головой и вышла во двор, где стояла рассчитанная на двоих деревянная скамейка. Но Тед к ней не присоединился. Вместо этого он позвонил в Фэйрвью и сообщил, что с ней всё в порядке и что он проследит, чтобы она вернулась.
– Знаешь, я до сих пор иногда пытаюсь понять, о чем ты думала в ту ночь, – сказал психолог, наполняя чашки.
Ким ничего не говорила ему об этом – и никогда не скажет.
Одна она знает, что, сидя тогда в безопасности в саду Теда, вспоминала Кита и Эрику. С Китом она сидела на полу в гараже среди кучи деталей от мотоциклов, и тот показывал ей, как работает свеча зажигания. А Эрика готовила вкуснейшую еду, что-то неслышно напевая себе под нос на кухне. А еще Ким неизбежно вспомнила Мики, ощутила тепло его тела, прижавшегося к ней перед самой смертью… Боль была непереносимой. Она чувствовала, как где-то глубоко внутри ее что-то ломается и умирает. Ее тело охватила агония, и она с трудом дышала, зная, что не сможет это пережить. Что не сможет вернуться в школу, вернуться в Фэйрвью. Не сможет жить и выживать.
Любая мысль о семье делала ее слабее, лишала способности думать о будущем, о том, как она вырастет и станет свободной.
Ким не знала, как проживет следующие пять минут, не говоря уже о пяти годах.
А потом она стала наблюдать за рыбками. За тем, как те бесконечно нарезают круги в бассейне, вновь и вновь монотонно повторяя свои движения. Ким вспомнила, что рыбы обладают пятисекундной памятью, так что каждый круг, скорее всего, был для них путешествием в неизведанное.
Как здорово ничего не помнить, никогда не оглядываться назад! Только вперед, до противоположного конца бассейна…
Неожиданно все показалось ей очень простым. Надо просто прекратить думать о тех вещах, которые могут причинить ей боль, сделать ее слабее. Отбросить все воспоминания. Представить себе, что все они сложены в коробочки и надежно запечатаны. Сосредоточиться на работе и перестать обращать на них внимание.
Ким вновь и вновь повторяла эти слова, рыбки нарезали круги в бассейне, а Тед следил за ней от двери.
Постепенно ее дыхание выровнялось, паника исчезла, а боль стала стихать.
– Ты тогда протиснулась мимо меня, чтобы уйти, а я спросил тебя, всё ли с тобой в порядке. Ты ответила, что во всем «разобралась», – сказал психолог.
– И я действительно «разобралась», – ответила инспектор, проходя вслед за ним в гостиную.
– М-м-м… Я все еще не уверен… Но давай не будем об этом. У тебя было время подумать о тех вещах, которые так злили тебя совсем недавно?
– Нет, я была немного занята, – Ким покачала головой. – И, если по правде, каждый день появляются все новые и новые вещи, которые меня бесят.
– Это понятно, но, мне кажется, некоторые из этих вещей стоят того, чтобы в них разобраться.
Стоун почувствовала, как у нее сжался желудок. Может быть, ей все-таки лучше было встретиться со штатным психологом?
– Я сегодня наехала на одного парня, – призналась детектив. Она не была уверена, стоит ли рассказывать об этом Теду – это вырвалось как бы само собой.
– Почему?
– Говорила с ним черт знает как, допрашивала очень агрессивно… Слегка потеряла контроль над собой.
– Расскажи мне о нем, – попросил Тед. – Об этом парне, на которого ты наехала.
– Да в сущности, это не важно, – Ким снова покачала головой. – На его месте мог бы быть любой.
– Но это оказался именно он. Уверен, что за эту неделю ты побеседовала со множеством людей. Так что расскажи мне о нем. Назови три вещи, которые лучше всего его характеризуют. Первые три, которые приходят на ум.
Ким мысленно представила себе Джованни Манчини.
– Молодой, симпатичный, нагловатый.
– Ум…
– Тед, – рявкнула инспектор.
– И он не Доусон, – заключил Тед.
– Не неси чепухи, – огрызнулась Ким. – Я знаю, что он не Доусон. Он подозреваемый, который может быть виновен в двух или больше смертях. Именно поэтому я на него и наехала. – Она почувствовала, что краснеет.
– И все-таки он чем-то напоминает тебе Доусона. Ведь ты использовала именно те эпитеты, которыми описала бы Доусона. Ты злишься на него, потому что он умер.
– Знаешь, – Ким склонила голову набок, – с такой проницательностью ты вполне можешь получить место оператора на телефоне доверия.
– Ну, ты прямо комок нервов, – Тед посмотрел ей прямо в глаза. – Я всегда знал, что язык твой – враг твой.
Инспектор начала было спорить, но они оба знали, что Тед прав.
– Ты кричала на него? – спросил психолог.
Ким хотела наврать, но передумала и кивнула.
– Любопытно, – заметил Тед, сжимая губы.
– Ты сейчас ведешь себя как врач, – предупредила Стоун. Повертевшись, Барни улегся у ее ног.
– Ну, а как насчет твоей коллеги? Ты готова предоставить ей большую свободу?
– Она как раз сейчас ведет свое собственное расследование, – объявила Ким, занимая оборону.
– Независимое?
– Конечно, нет, – огрызнулась детектив. – Она же констебль. Так что я должна…
– И что же она расследует? – поинтересовался Тед.
– Пропажу девочки. Возможно, та сбежала из дома.
– Это опасно?
– Маловероятно, – инспектор покачала головой.
– А этот новый сотрудник, Пенн? Ты хоть немного лучше к нему относишься, чем позавчера?
– Он хороший офицер.
– Отличный ответ, но не на мой вопрос. Я спросил тебя…
– Я слышала вопрос, – резко ответила Ким. – И мой ответ – НЕТ.
– А почему «нет»? Он что, лентяй? Агрессивно себя ведет? Высокомерен? Бесполезен? Груб? Невежественен? – не отставал от нее Тед.
– Боже правый! Ты что, уже забыл, сколько было желающих покопаться в моей голове? Мне он просто не нравится, вот и всё.
– Но раньше он тебе нравился. – Ее слова не произвели на Теда никакого впечатления. – Когда он был в подчинении у кого-то другого.
– Послушать тебя, так он был любимым сыном Тревиса…
– Странно, что ты это сказала.
Ким застонала и откинула голову на спинку дивана. Воспоминание о том, как они с Брайантом в шутку называли Стейси и Доусона «детьми», она твердо отбросила в сторону.
– Но ведь это справедливо, не так ли? Все так, как будто тебе дали ребенка, которого ты вовсе не хотела. Ну представь себе, что ты отвела Барни на собачью площадку, а он каким-то образом сбежал оттуда. А потом кто-то дает тебе новую собаку. Любую собаку. Это же будет уже совсем другое. Хотя ты пришла с собакой и уходишь с собакой, так какая, в сущности, разница? Или я не прав?