— Ну, так-то лучше. Погоди, я тебя развяжу.
Он вынул из сумки острый нож и взял было за руки марабута. Но едва он прикоснулся к ним, как у несчастного вырвался крик, заставивший сержанта остановиться.
— Что с тобой? — спросил он удивленно, — У тебя рука завязана.
— У меня в руке привязана негашеная известь.
— Черт возьми! Кто же тебя так замучил?
— Спаги.
— Спаги? Быть не может!
— Их сержант.
— Ты знаешь этого негодяя?
— Нет, но слышал, как другие называли его.
— Бассо?
— Да, именно Бассо, — ответил марабут.
— Это дикий зверь, а не человек, — сказал Рибо. — Штейнер был не так жесток. Сколько дней ты здесь?
— Три дня.
— Спаги больше не показывались?
— Нет.
Рибо осторожно снял бинт, причем марабут не мог удержать стона, и сбросил на землю известь.
Открылась страшная рана. Кожа и мясо отставали кусками, все жилы обнажились, и суставы не двигались. Ужасная сила извести совершенно разрушила их.
— Бедный человек! — сказал Рибо с состраданием. — Рука навсегда потеряна
— Одна еще осталась, — ответил марабут, скрежеща зубами.
— Левая.
— Все равно, и ею всажу кинжал в сердце этой собаки — сержанта.
— Садись, я постараюсь вылечить тебя. К счастью, мы, солдаты, всегда имеем при себе то, чем сделать перевязку.
Он свистом подозвал лошадь. Послушное животное сейчас же подбежало, и Рибо взял из седельной сумки пузырек с маслом и полотняный бинт: в то время еще не знали йодоформной ваты и марлевых бинтов.
Он осторожно раскрыл ужасную рану, чтобы очистить ее от малейших частиц извести, намочил тряпку маслом и покрыл всю ладонь. Ловкая перевязка, наложенная искусной рукой сержанта, не раз имевшего дело с ранениями, закончила лечение.
— Ну что, полегчало, марабут? — спросил сержант.
— Да, франджи. Да припомнит Аллах благодеяние христианина мусульманину.
— Хочешь пить?
— Лучше бы чего-нибудь поесть. У меня уже три дня куска не было во рту.
— Я захватил с собой несколько галет да сухих фиников и с удовольствием поделюсь с тобой, однако при одном условии.
— Говори, благодетель.
— Ты должен объяснить мне, отчего произошел взрыв, разрушивший твою куббу.
— Кубба разрушена?! — с испугом воскликнул марабут. — А…
— Ну, договаривай: что такое? Ты хотел еще что-то прибавить
— Ты уверен, что кубба обрушилась?
— По крайней мере, купол отброшен взрывом. Разве у тебя был порох?
— Да, был запасец… Для проходящих караванов. И мне надо себе заработать на хлеб… Молитвы приносят плод на небе, а не на земле, — ответил Мулей-Хари.
— Но кто мог произвести взрыв? Конечно, не спаги; ведь ты сказал мне, что уже три дня, как они уехали, и больше не показывались
— Кто? Кто? — повторял совершенно растерявшийся марабут.
— Мне думается, ты знаешь, и только не хочешь сказать мне, не доверяя.
— Ты франджи из бледа.
— Но совсем не такой, как остальные. Я уже доказал это тебе.
— Верно. Рибо положил руку на плечо марабута и, пристально смотря ему в глаза спросил неожиданно:
— Ты приютил у себя Хасси аль-Биака, его дочь, раба и двух солдат из Иностранного Легиона? Не запирайся.
Мулей-Хари с ужасом смотрел на сержанта, не отвечая.
— Онемел ты, что ли? — спросил сержант, видя, что марабут не решается высказаться.
— Нет… нет, ты ошибаешься, — бормотал Мулей. — Я не знаю этих людей.
— Ты не доверяешь мне, и не без причины, потому что я солдат из бледа; но я уверен, что твоя похвальная осторожность рассеется, когда я скажу тебе, что спас Звезду Атласа, после того как она пыталась убить вахмистра, и помог бежать легионерам. Похож я на обманщика?
— Нет, ты хороший франджи.
— Ну, так расскажи мне все. Я приехал сюда, чтоб избавить их от преследования спаги, а не для того, чтобы вернуть в блед. Видишь мое ружье и пистолеты? Возьми их, если я обманул тебя.
— Ты честный франджи, — повторил марабут.
— Ну, так говори. Я не могу долго ждать
Мулей-Хари минуту молчал в нерешимости, затем заговорил с волнением:
— Они еще в подземелье куббы и, может быть, теперь уже мертвы, потому что сами взорвали порох, не могу сказать — по неосторожности или для того, чтобы взлетела на воздух каменная плита над входом: приподнять ее у них не хватит сил.
— И ты сразу не сказал мне этого? — вскричал Рибо вскакивая.
— Я боялся выдать их.
— Можешь ты ходить?
— Арабы народ выносливый.
— Ты поешь потом.
— Подожду, сколько хочешь
— Иди за мной.
— Нет, лучше я пойду вперед.
— Почему?
— Очень возможно, что мои змеи расползлись
— Недолюбливаю я ваших гадов, — сказал Рибо, обнаживший из предосторожности саблю — оружие, которое могло оказать ему лучшую услугу, чем ружье или пистолет.
Пользуясь ярким лунным светом, оба направились к развалинам куббы и остановились шагах в десяти от них.
— Как видишь, твоя лачуга обрушилась от сотрясения; взрыв же произошел не здесь. Мина взорвалась там. Видишь эту дыру?
— Но подземелье не доходит до этого места, — заметил Мулей, все больше изумляясь.
— И это скоро объяснится…
Рибо вдруг замолчал и отскочил в сторону, отчаянно размахивая в то же время саблей над вереском, которым порос двор куббы.
— Черт возьми! — закричал он. — Едва успел снести голову леффе: она чуть было не обвилась у меня вокруг ноги. Еще мгновение, и меня бы не стало.
— Я ведь сказал тебе, чтобы ты шел позади, франджи. Предоставь мне действовать.
— Я вовсе не имею желания водить компанию с твоими друзьями; я не аиссан и никогда не просил покровительства ни Сиди Мухаммеда, ни Седна-Эйзера
[27]
.
Марабут, знавший, что укусы змеи ему не страшны, вошел в куббу и, убедившись, что плита не сдвинута, начал шарить по углам, отыскивая корзину.
Затем он стал посередине своего разрушенного жилища и начал насвистывать сквозь зубы на разные лады, между тем как Рибо, опасаясь появления какого-нибудь нового пресмыкающегося, отчаянно сражался с вереском.