Стукнула дверь машины, и Кэролайн расслышала голос Нони, благодарящей водителя.
– Большое спасибо. Удачи вам с операцией, Оскар. Всего хорошего.
Кэролайн убрала руку с лица Лили. Обе девочки закрыли глаза, и ее мозг переключился с одной задачи – заботиться о детях, приносить им попить, любить – к другой: наша мать.
Кэролайн поспешила вниз. Они уже стояли на крыльце, махая руками из-за стеклянной двери: Нони и ее подруга Данетт, женщина, которую Нони год назад встретила в группе поддержки. Семь лет назад Данетт потеряла единственную дочь-подростка. Автокатастрофа. Девочка каким-то образом упала в озеро, машина утонула и оставалась под водой три месяца и четыре дня, пока полиция не нашла ее.
– Можешь себе такое представить? – спросила Нони у Кэролайн по телефону, когда рассказывала ей об этом. – Все это время ничего не знать?
– Нет, – ответила Кэролайн, – не могу.
Муж Данетт был пилотом, и, соответственно, Данетт могла бесплатно путешествовать куда угодно.
– Какие приключения! – говорила Нони. – Какая свобода!
В прошлом месяце Данетт пригласила Нони поехать с ней в тур по всем большим городам Европы: Лондон, Париж, Рим, Вена, Мадрид.
– Я никогда не бывала в Европе, – приглушенным тоном призналась Нони Кэролайн, хотя Кэролайн и так это знала. Кэролайн и сама там никогда не была.
– Нони, ты должна ехать, – ответила она, чувствуя приступ зависти. – Ты не можешь не поехать. Это Европа.
И Нони согласилась.
– Привет, Кэролайн! – воскликнула Нони, обнимая ее на пороге.
У Кэролайн перехватило дыхание – когда это ее мать стала любить обниматься?
– Кэролайн, так чудесно наконец встретиться с тобой, – сказала Данетт и тоже, шагнув вперед, жарко обняла Кэролайн, прижав ее руки к бокам, так что Кэролайн могла только изобразить ответное объятие, слабо похлопав руками по туловищу Данетт. Та отступила на шаг, не снимая рук с плеч Кэролайн. – Ты так похожа на маму, – сказала она, переводя взгляд с Нони на Кэролайн. – Ну просто вылитая. Огромное спасибо, что пригласила меня в свой очаровательный дом.
Активность Данетт немедленно вызвала в Кэролайн паралич. Она ожидала увидеть кого-то более печального, пожилого, побитого жизнью. Ведь Нони и ее новую подругу объединяло горе, они были членами самого ужасного в мире клуба. Но Данетт выглядела как минимум на десять лет моложе, чем Нони. Она была негритянкой, ее волосы окружали лицо упругим шаром, охваченным пестрой головной лентой. В ней все было очень контрастным – темная кожа, белые зубы, длинная юбка, топ без рукавов, потрепанный розовый чемодан, стоящий рядом с очень дорогой черной кожаной сумкой. И Нони, вместо того чтобы поблекнуть на фоне Данетт, тоже казалась более живой, как будто удачным образом отражала ее блеск. На Нони была дорожная одежда, трикотажная и в земляных тонах, но волосы были длиннее, а лицо накрашено, и тон помады очень ей шел.
– Привет, Нони, – поприветствовала Кэролайн. – Ты отлично выглядишь.
Нони улыбнулась, но ничего не сказала в ответ. Она прошла мимо Кэролайн в дом.
– Простите, что у меня тут бардак, – извинилась Кэролайн. – Мы готовимся к завтрашнему празднику в честь Натана. – В гостиной, загромождая проход, стопками лежали складные стулья; их привезли с утра, и Кэролайн не успела вытащить и расставить их на лужайке.
Нони посмотрела на нее озадаченно, и Кэролайн добавила:
– Ну, его повышение? Я говорила тебе на той неделе. У нас праздник в честь этого.
– Поздравляю! – воскликнула Нони. – Я так рада за Натана. И как это мило с его стороны устроить вечеринку.
Кэролайн ощутила, что у нее учащается пульс.
– Мы оба очень много старались ради этого, – сказав это, она извинилась и вышла из комнаты.
Кухня была вся полна запахом готовящегося пирога. Кэролайн стала вытаскивать его из духовки, и ее палец сорвался с прихватки и коснулся раскаленного противня. Она вскрикнула и с лязгом опустила противень на поверхность плиты.
– Все в порядке? – крикнула ей мать из гостиной. Кэролайн услышала, как Данетт что-то говорит ей. – Тебе помочь? – добавила Нони.
– Все нормально! – крикнула в ответ Кэролайн. Она засунула палец в рот, место ожога болело и ныло, и она совершенно по-детски расплакалась. Ну почему матери надо было приехать именно сегодня? Надо было сказать ей, чтобы она обедала в аэропорту. Или заказала бы еду с собой.
В двери появилась Данетт.
– Кэролайн, что с тобой?
– Все нормально, – сказала Кэролайн. – Я слегка обожглась.
– Бедняжка. Какой ужас, – сказала Данетт и потянулась посмотреть палец. Она ничего не сказала про слезы, но внезапно схватила Кэролайн в другое парализующее объятие, еще сильнее и дольше, чем то, у двери.
Объятие все продолжалось, Кэролайн вдыхала запах Данетт (гардения? Или это лилия?), ощущала ее мягкое, влажное тепло и вдруг поняла, что все это странным образом утешало и было приятно. То, что незнакомая ей подруга матери чуть не придушила ее, было наиболее утешительным из того, что с ней произошло за долгие годы.
Данетт наконец выпустила ее, и Кэролайн отступила на шаг.
– Я сейчас, только разберусь с пирогом, – сказала она, смахивая слезы.
– Нет, давай я, – ответила Данетт, подхватила противень и понесла в столовую.
* * *
Они обедали. Данетт и Нони рассказывали Кэролайн о своих планах, об отелях, где будут останавливаться, о том, что собираются посмотреть. Убрав остатки пирога, Кэролайн проверила, как там девочки (они еще спали), и сварила кофе. Оставалось еще полчаса, полчаса до того, как надо было забрать скатерти. Она вернулась в столовую с кофейником и чашками на подносе.
– Лори любила, просто обожала торт «Линцер», – говорила Данетт. – Должна сказать, Антония, я именно из-за этого включила Вену в наш список. Ну, в смысле, это прекрасный город, тебе понравится, но мы будем есть там торт «Линцер» в огромных количествах.
– Джо больше любил кекс с корицей, – ответила Нони. – Ему не очень нравилось сладкое, но, господи, он мог есть этот кекс на завтрак, обед и ужин. Когда я испекла его в первый раз, он съел чуть ли не половину в один присест.
Они обе, Нони и Данетт, улыбались и говорили о своих мертвых детях с такой легкостью, что Кэролайн почувствовала неловкость. Это было, как говорить о Боге, как говорить о любви: об этом говорят с определенным почтением, приглушенным тоном или преклонив колени. Кэролайн было плевать на оживленность матери, и к тому же Нони ошибалась.
– Это я испекла в первый раз тот кекс, – сказала она. – Помнишь? Было Рождество, и я хотела попробовать что-то новое?
Нони покачала головой:
– Это был тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год, Пасха. Джо было десять лет. Тебе тогда было одиннадцать – я не помню, чтобы ты в этом возрасте умела печь.