Кэролайн выпрямилась, зажав губами сигарету.
– Понимаешь? – сказала я.
– Но Рене считает, что он тратит слишком много.
– Ну и что? У него много денег.
– Он купил машину и место для парковки. Он тебе говорил? И они ищут четырехкомнатную квартиру в Верхнем Вест-Сайде. Запад Центрального парка. Ты хоть представляешь, сколько это может стоить?
– Он занимается финансами. Это другой мир. Рене все свое время проводит с больными людьми. Конечно, она будет думать, что он болен. Но Джо не болен.
Я видела, что Кэролайн в сомнении. Мы всегда слушались Рене в важных вопросах. Не то чтобы мы считали ее непогрешимой, но она грешила меньше нас всех.
– Я знаю Джо лучше, чем Рене, – продолжала я. – Если бы с ним случилось что-то плохое, он бы мне сказал. – Едва я произнесла это, как поняла, что это неправда, это перестало быть правдой. Когда мы с Джо в последний раз общались вдвоем, без Сандрин? Или Нони? Когда мы говорили о чем-то, кроме его работы, моей работы, и сколько денег мне надо у него одолжить?
– Ой, я не знаю, – вздохнула Кэролайн и потерла глаза.
И в этот момент Кэролайн, моя сестра, которая всегда хотела видеть хорошее в людях или домах, начала верить мне. С Джо все в порядке. Вмешательство совершенно не нужно.
– Но ты должна будешь убедить Рене, – сказала она. – Ты никогда не поймаешь ее по телефону. Поговори с ней на помолвке. Она обещала Джо, что придет.
Когда Кэролайн сдалась, я почувствовала определенное облегчение. Я спасла Джо, и со временем он будет мне благодарен. Это был также откат осознания того, что начало охватывать меня, – то, что я думала о Джо, было неверным. Я была младшей сестренкой, обожающей своего старшего брата, и никогда не смотрела на него объективно. Я с трудом могла признаться в этом себе. И я в жизни не призналась бы в этом Кэролайн.
Мы сидели молча уже три минуты, пять, десять, пока Кэролайн докуривала следующую сигарету.
– Кэролайн, а кошка? – наконец сказала я, мотнув головой в сторону дома.
– Ах да. – Она выкинула окурок в окно. – Пошли, разберемся с чертовой кошкой.
На кухне Кэролайн раскрошила ботинком три таблетки оксикодона и рассыпала их поверх блюдечка с тунцом из банки.
Сперва кошка не реагировала на блюдечко.
– Ну давай, это же тунец. Когда ты в последний раз ела такую вкусноту? – уговаривала ее Кэролайн.
Несколько котят спали, веки прикрывают глаза небесного цвета, мягкие пушистые тельца. Остальные возились вокруг кошкиного брюха и сосали. Кэролайн водила блюдцем возле кошкиного носа, и наконец она подняла голову и принюхалась к тунцу. Потом немного попробовала, а потом, в несколько глотков, блюдце опустело.
– Теперь ждать, – сказала Кэролайн.
– Сколько?
– Ну, мне нужно обычно минут пятнадцать. Но это с одной таблетки. – Кэролайн замолчала, прикидывая. – Надеюсь, мы ее не уморим, – сказала она наконец.
Все заняло пять минут. Кошка сперва завела, потом совсем закрыла глаза. Ее голова поникла.
Я нашла картонную коробку, и мы вместе положили туда кошку, она отяжелела, и ее было трудно поднимать, жидкий бетон в меховом мешке. Потом мы запихали туда котят, Кэролайн снесла коробку вниз и поставила на заднее сиденье машины. Небо затянуло облаками. Ветер крутил по лужайке упавшие листья. Один лист зацепился за мои волосы, отросшие с прошлого Рождества и выкрашенные в темно-каштановый с красноватым отливом, темнее моего натурального цвета. Кэролайн вынула лист из моих волос.
– Так ты с кем-то встречаешься? – спросила она.
– Ну, да, можно и так сказать, – ответила я.
Может быть, Кэролайн поняла бы про блог, но я была не готова рассказать ей. Пока нет. Мне нужно было предъявить своему семейству более определенные, безошибочные доказательства своего успеха. Я никогда не занималась спортом, не была отличницей, не была популярна в школе; я всегда только писала слова в своей тайной тетрадке, и теперь вот это, Последний Романтик.
– Кто-то важный? – спросила Кэролайн.
– Нет, это точно нет.
– Ты обязательно скоро кого-нибудь встретишь, – успокоила она меня. – Не волнуйся.
– А я и не волнуюсь, – сказала я. – Я и не ищу никого всерьез.
Кэролайн приподняла брови.
– Как ты делаешь щеки вот такими? Красишься? – спросила она.
– Нет, я не крашусь.
– И глаза у тебя выглядят как-то иначе.
– Кэролайн, я похудела. Почти на двадцать кило.
– А… – Кэролайн рассматривала меня, стоя в заросшем дворе грязного, несимпатичного дома, и я увидела в ее лице такую явную зависть, что у меня захватило дух. Когда Кэролайн было столько, сколько мне сейчас, у нее уже было трое детей, и она восемь лет была замужем за Натаном.
– Давай я заберу кошек, – сказала я. – Тебе и так хватает возни.
– Нет, – ответила она. – Я справлюсь.
Я видела, как сестра борется, пытаясь совместить две версии себя. Первая Кэролайн была мать, кормилица, женщина, желающая сохранить жизнь котятам, заботящаяся о своей семье, утешающая в беде, пекущая оладьи из ничего, она беспокоилась о Джо и переживала, что он делает то, что делает, она хотела защитить его. Но вторая Кэролайн была вымотана. Она хотела избавиться от котят; хотела, чтобы Натан хоть раз в жизни сам сделал оладьи; ей ничего не хотелось больше, чем спать ночь напролет в отеле, где простыни стирает кто-то другой. Ей хотелось, чтобы Джо позаботился о себе сам. Почему она должна заботиться обо всех? Когда она подписывалась на это? Казалось, что с каждым годом сфера ее обязанностей разрасталась и становилась все менее управляемой. Детский сад, подготовительная школа, начальная школа, домашнее обучение, новые города, новые материнские группы, новые коллеги Натана, новое расписание Натана. Нет. С нее достаточно. Кэролайн должна была подвести черту, чтобы не разорваться. Она сама могла бы лечь рядом с этой кошкой и ее дюжиной котят и больше никогда не просыпаться.
* * *
Когда Натан услышал крики Кэролайн, когда он обнаружил ее лежащей на траве, держащейся за живот, как будто она пыталась удержать что-то внутри себя и это что-то не было ее частью, когда приехала неотложка (быстрее, чем Натан считал возможным), когда сестра в приемном покое сказала Натану, что ребенок вот-вот родится, что уже появилась головка, мистер Даффи, Кэролайн Даффи Скиннер во все горло закричала: «Черт!» и вытолкнула на свет младенца Луиса. Он был лиловый, весь в слизи и крови, с кучкой темных кудрявых волос и носиком размером с карандашный ластик, и орал так, что у него едва не отрывалась голова. Кэролайн прижала сына к груди и заплакала, потому что в этот момент поняла с абсолютной ясностью, что всю свою жизнь мечтала увидеть этого мальчика. Каждая минута ее жизни вела ее сюда, минута следовала за минутой, ведя ее вперед, и слава богу. Слава богу (хотя Кэролайн никогда не верила ни в какого бога), что она все сделала так, как сделала, и теперь сидит в этой ослепительно светлой комнате, в окружении этих двух чудесных женщин в желтых стерильных халатах и резиновых тапочках, которые издают такое тихое, приятное поскрипывание при каждом шаге, когда они ходят вокруг кровати, и держит в своих руках этого крошечного, прекрасного младенца.