|
Онлайн книга - Эстетика | Автор книги -
Вольтер
Cтраница 62
Похвалюсь перед Вами только тем, что я написал пьесу достаточно простую – достоинство, на которое во всяком случае должно обратить внимание.
Могучей древности черта. Одно из лучших достояний – Возвышенная простота. Пусть привлечет вас, англичане. И мощь ее и красота. У вас на сцене суета, Убийство, кровь и ужас брани. А красота всегда проста. Так не жалейте же стараний. Пусть воплотится в жизнь мечта. Что так пленяла Аддисона: Талантом был он одарен. Но многословен и учен. И дочери его Катона Пример достойный Аддисон, Но в том, в чем соразмерен он. Смирите ж буйный и жестокий Нрав музы вашей и обряд, Пишите так, чтобы уроки Мог извлекать и стар и млад. И чтоб творений дух высокий Был так же прост, как ваш уклад. Пусть господа английские поэты не думают, что я хочу дать им в образец мою «Заиру»: я проповедую им естественную простоту и изящество стихов, но отнюдь не ставлю себя в пример. Если «Заира» имела некоторый успех, то я обязан этим гораздо меньше достоинствам моего произведения, нежели осторожности, побуждавшей меня говорить о любви как можно нежнее. Этим я угодил вкусу моих зрителей; можно быть уверенным в успехе, когда обращаешься не столько к рассудку, сколько к чувствам людей. Люди хотят любви, какими бы добрыми христианами они ни были, и я глубоко убежден, что великому Корнелю пришлось бы худо
[401], если бы он в своем «Полиевкте» ограничился тем, что заставил неофитов разбивать статуи язычников, ибо испорченность человеческого рода такова, что
Хоть Полиевкт исполнен пыла, И веры, и других заслуг, Но публика к нему б остыла, И зал не отбивал бы рук, Когда б Полина не любила Язычника – и впрямь, мой друг, Любви достойней он, чем верный, Но слишком набожный супруг. Примерно то же самое произошло с Заирой. Все, кто ходит в театр, уверяли меня, что, будь она только новообращенной, она не заинтересовала бы зрителей, но она страстно влюблена, и этим-то она и пленила их. Тем не менее я отнюдь не избежал критики.
Зоилы многие усердно Меня придирками пытали, Насмешники немилосердно Меня повсюду донимали. Они упорно повторяли, Что романтичный мой сюжет – Дитя фантазии превратной, Что в нем правдоподобья нет И нету стройности приятной, Что темен смысл, конец нелеп, И автор просто глуп и слеп. Они позору обрекали Меня, браня без всякой меры. Они мне дружно предрекали Свистки и шиканье партера. Но я, мой друг, презрел нападки И публике на суд отдал Мою «Заиру». Были сладки Мне те мгновенья, когда зал Ей от души рукоплескал, Хулителей опровергая, И я с волненьем замечал, На зрителей моих взирая, Как многим робкая слеза Порой туманила глаза. Успех желанный пожиная, Не славлю я заслуг своих: Я все «def cit» драмы знаю Не хуже, может быть, других. Чтоб совершенное создать Поэзии произведенье, Мы душу дьяволу отдать Должны, без всякого сомненья. А этого не сделал я, Рассудок здравый сохраня. Я не смею льстить себя надеждой, что англичане окажут «Заире» ту же честь, что и «Бруту»
[402], который был переведен и поставлен в Лондонском театре. Вы слывете здесь недостаточно благочестивыми, чтобы вас занимала участь старого Лузиньяна, и недостаточно чувствительными, чтобы вас растрогала Заира. Молва гласит, что вы предпочитаете заговор любовной интриге и что у вас в театре рукоплещут при слове «родина», тогда как у нас при слове «любовь». Однако на самом деле вы, точно так же, как и мы, изображаете любовь в ваших трагедиях. Если вас считают не склонными к нежным чувствам, то не потому, что герои ваших пьес не бывают влюблены, а потому, что они редко выражают свою страсть естественно. Наши возлюбленные говорят как возлюбленные, а ваши – все еще как поэты.
Если вы позволяете французам быть вашими наставниками в языке любви, то и мы со своей стороны могли бы многое перенять у вас. Именно английскому театру я обязан тем, что возымел смелость освятить сцену именами наших королей и знатных родов королевства. Мне кажется, что это новшество могло бы послужить источником такого рода трагедии, какая у нас еще неизвестна и в какой мы нуждаемся. Без сомнения, найдутся счастливые дарования, которые усовершенствуют эту идею, едва намеченную «Заирой». Пока во Франции будут по-прежнему покровительствовать изящной словесности, у нас не переведутся писатели. Природа почти всегда создает таланты всякого рода. Надо только поощрять их и давать им применение. Но если бы те, кто несколько возвышается над другими, не получали поддержки в виде почетного вознаграждения и более лестного признания, все изящные искусства могли бы захиреть в своих обителях, и деревья, насажденные Людовиком XIV, одичали бы, лишившись ухода; по-прежнему существовала бы публика со вкусом, но не было бы великих мастеров. Скульптор в своей академии видел бы возле себя посредственностей и не возносился бы мыслью к Жирардону и Пюже
[403]; живописец довольствовался бы уверенностью, что он превосходит своего собрата, и не стремился бы сравниться с Пуссеном. О, если бы преемники Людовика XIV всегда следовали примеру этого великого короля, который одним взглядом побуждал всех художников к благородному соперничеству! Он поощрял одновременно Расина и Ван Робе
[404]… При нем для нашего флага и нашей славы не была пределом даже Индия. Он распространял свои милости на иноземцев, изумленных тем, что их знает и вознаграждает наш двор. Где бы ни были люди, имеющие высокие заслуги, они находили покровителя в лице Людовика XIV.
Вернуться к просмотру книги
Перейти к Оглавлению
Перейти к Примечанию
|
ВХОД
ПОИСК ПО САЙТУ
КАЛЕНДАРЬ
|