Поверхностное натяжение - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Блиш cтр.№ 122

Таким же рудиментом, каким, вероятно, была и психология толпы. Этот феномен также мешал выживанию и должен был исчезнуть еще быстрее, чем телепатия. Даже в среде Птиц у телепатии не было будущего, но Мартелсу же приходилось иметь с ними дело в настоящем!

Нужно было обдумать еще один вопрос. Каким образом Квант связан с Тламом и Мартелсом? Находился ли он внутри Тламова черепа, как, по всей видимости, обстояло дело с самим Мартелсом? Или он по-прежнему сидел в своем ящике в музее, и лишь тоненькая духовная нить связывала его с аборигеном, да и то при посредничестве самого Мартелса? В рамках гипотезы, которой придерживался Мартелс, это было невозможно, но ведь не исключено, что люди Третьего Возрождения вернули телепатию в человеческий обиход. Так же, как современники Мартелса восстановили исчезнувшего с лица Земли зубра, современники Кванта могли наделить самого Верховного Автарха способностями к гипнозу и психопроекции. Квант ведь упоминал нечто, что он называл феноменом общей джуганити, и в чем, как он говорил, «… Птицы являются экспертами на уровне инстинкта». Какие законы лежат в основании этого феномена? Квант, конечно, знает их суть, но для Мартелса они остаются темным лесом – в своей прошлой жизни он был абсолютным скептиком в отношении того, что называется экстрасенсорной деятельностью. Теперь его столкнули с ней лицом к лицу, и отрицать ее наличие было невозможно, но понять ее законы Мартелсу было трудно еще и потому, что он не знал, что происходило в те более чем двести веков, что разделяли его время и время Кванта.

Но, каковыми бы ни были эти законы, они смутили Птиц. По мере того, как наделенный утроенным сознанием человек продирался сквозь чащу кустов и деревьев, утыканных колючками и обвитых лианами, Птицы сопровождали его во все растущем количестве: они имитировали нападение, задевали Тлама крыльями и клювами, ссорились и галдели, но так и не предпринимали последнюю, фатальную атаку, которую Мартелс ждал ежесекундно. Он чувствовал себя бычком, направленным в убойный желоб скотобойни и неспособным понять – как это существа, которых он считал лишь источником мелкого беспокойства, самым непонятным образом превратились в злобных, смертоносных врагов.

Квант никак не являл своего присутствия, но неясное слабое гудение, похожее на тонкий комариный писк, доносившееся откуда-то из области мозжечка или даже ниже по мозговому стволу, из области обонятельного мозга, давало Мартелсу понять – Квант с ними, хотя и непонятно, в какой форме. Хорошо, что Квант не вмешивался в предпринятый Мартелсом «южный блицкриг», хотя, с другой стороны, Мартелс был уверен, что то яростное, хотя и безопасное мельтешение перьев, крыльев и клювов, которое устроили вокруг Тлама Птицы, имело прямое отношение к Кванту, к факту его присутствия. В конце концов, разве Квант сам не говорил, что для Птиц он воплощает все, что они ненавидят более всего и более всего боятся? Мартелс был уверен, что, если бы птицам попался человек с одним, своим собственным, сознанием, они разорвали бы его в куски еще до того, как им повстречалось то первое, похожее на ворона создание. Но человеческое существо с утроенным сознанием Птицы не рисковали трогать, потому что чувствовали в нем нечто совершенно необычное, нечто, что они и ненавидели, и старались понять, но понять что, пользуясь ресурсами прямой телепатии, были не в состоянии.

И вот, передвигаясь в такой манере, они прибыли наконец к Башне-на-Человеческих-Ногах.

Мартелс не представлял реальных размеров музея, в котором очнулся для этого мира, но кое-какая утечка информации, происходившая в процессе его общения с Квантом, дала ему основания считать, что Башня была значительно больше музея. Она была воздвигнута на огромной поляне, точнее, на лугу, и занимала почти всю его площадь своим основанием и всю площадь – своей тенью. Самой поразительной чертой башни были три колонны, которые поддерживали все строение. Изначально это были очень старые деревья, каждое из которых могло бы стать стержнем какой-нибудь средневековой башни, со спиральной деревянной лестницей – такие Мартелс в свое время как-то видел в Париже. Эти деревья представляли собой острия почти равностороннего треугольника, а их толстые корни, вырвавшись из земли, напоминали торчащие в стороны пальцы – именно поэтому, вероятно, и возникла мысль построить башни-столбы в форме человеческих ног, которые были бы скрыты стенами самой башни, напоминавшими спускавшуюся сверху сверхдлинную юбку. А, может, это Птицы, желая остановить естественный рост деревьев, принялись срезать с них кольцами кору, чем невольно обнажили изначальный вид Башни, еще более выразительный из-за проглянувшей белой, как слоновая кость, древесины. Изначально работа выполнялась чем-то вроде скобеля, и Мартелсу открылись длинные проходы инструмента, которые должны были искусно сымитировать гладкость человеческой кожи.

Сама Башня была смонтирована вокруг несущих ее конструкцию деревьев в виде последовательности равновеликих цилиндров, чьи стенки, как лоскутными одеялами, были забраны шкурами животных, которые были сшиты тончайшим кожаным кордом. На первый взгляд шкуры были выбраны безо всякого плана и порядка, но, если смотреть издалека, вся конструкция поднималась вверх к небесам в виде длинных извивающихся линий, которые сходились на самой макушке, имитируя стилизованное пламя свечи. Правда, с того места, где стоял Мартелс, макушки не было видно; вероятно, полный эффект Башня производила только тогда, когда вид на нее открывался с воздуха.

Но даже и саму Башню трудно было рассмотреть из-за окружавших ее туч Птиц. Кроме того, у Мартелса не было возможности сделать это, потому что Тлам уже проник в самый центр треугольника, где располагалась центральная колонна, которая была утыкана колышками, спиралью уходящими ввысь наподобие лестницы. Наседавшие сзади Птицы самым беспардонным образом тыкали своими клювами в спину Тлама, давая ему понять: поднимайся!

Колышки были сооружены явно не для человека, и Тлам, поднимаясь все выше и выше в темноту Башни, все внимание сосредоточивал на том, чтобы не упасть вниз. Наконец, запыхавшись, он вынужден был присесть на один из колышков, достаточно массивный для того, чтобы выдержать его вес, поставив ноги на два других, расположенных рядом. Тяжело дыша, Тлам ухватился за колонну и посмотрел наверх.

То, что он видел, было похоже на небесный свод, но только в форме бочки, жерло которой уходило в бесконечность и было утыкано яркими звездами, которые с увеличением расстояния казались только ярче. Правда, время от времени эти звезды словно затягивало туманом, и многие из них мерцали – одни сильнее, другие слабее. Лучи света, истекающие из звезд, перечеркивали внутреннее пространство башни, словно этот небесный свод был расчерчен геометрическими фигурами. Птичье щебетание, гортанные крики и хлопанье крыльев были слышны и здесь, но – приглушенно и недифференцированно, словно снаружи лилась музыка сфер, время от времени прерываемая, правда, раскатами грома.

Через некоторое время, когда глаза Тлама привыкли к полумраку, Мартелс смог рассмотреть внутренность башни. То, что открылось ему, поразило его столь же сильно, как и первое полученное впечатление, и две картинки в его сознании мелькали одна за другой подобно оптическому фокусу.

Оказалось, что звезды по стенам бочкообразной башни – это точки схождения шкур; лучи света, вырывавшиеся из них, были просто солнечными лучами, которые своей интенсивностью напоминали лучи лазера; они же перемежались радиальными ребрами, поддерживавшими стенки башни. Эти ребра, а также торчавшие из центрального столба колышки, увеличивавшиеся по мере подъема, представляли собой нечто вроде насестов, на которых сидели неясно очерченные, похожие на оперенных ящеров существа, пребывающие в сомнамбулическом забытьи, иногда прерываемом скрежетом когтей, взмахом крыльев или шевелением хвоста. То тут, то там приоткрывались похожие на полумесяцы глаза, вглядывались в Тлама, после чего покрывались пленкой и захлопывались. Внутри Башни, таким образом, помещалась вся иерархия сообщества Птиц, и Мартелс был абсолютно уверен относительно того, кто занимал место на самом верху. Вся эта пронизанная солнцем вселенная принадлежала им, Птицам, – каждая пылинка в воздухе, каждый солнечный луч.