Поверхностное натяжение - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Блиш cтр.№ 120

– Точно так же считаю и я, – воскликнул Тлам с искренностью, которая показалась Мартелсу удивительной, пока он не вспомнил, что вся культура Четвертого Возрождения замешана на влечении к смерти. – И именно поэтому я жду вашего суда и приговора.

Тлам склонил голову, и в жилище воцарилась тишина, которая все длилась и длилась. Мартелс поначалу решил, что между Старшими должно начаться некое обсуждение, но этого не произошло. Может быть, Старшие в этот момент общались со своими предками? Это было, пожалуй, самое разумное объяснение. Мартелсу хотелось поискать глазами девушку, но, вероятно, она осталась у входа и ничем не могла помочь. Но это был всего лишь импульс – сам Мартелс был ориентирован на жизнь.

Наконец, после долгой паузы, один из Старших заговорил голосом глубоким и певучим:

– Вождь Тлам! Что ты предпочитаешь: лезвие Птицы, казнь или изгнание?

Вопрос был чисто ритуальный – в этой культуре на него был лишь один ответ. Но неожиданно для самого себя Мартелс вмешался и не дал Тламу ответить – просто парализовал его речевой центр, как сам Квант не раз поступал по отношению к нему. Одновременно он почувствовал, как вождь внутренне содрогнулся, ибо ощутил, что над ним, в этот ответственный момент, утвердил свою власть кто-то чужой и незнакомый.

Вновь последовала пауза, хотя и не столь долгая, как предыдущая. Наконец, первый из Старших заговорил голосом, полным презрения:

– Как мы могли так ошибиться и выбрать тебя вождем? Увы, наши предки подвели нас, да и мы сплоховали. Мужества в тебе меньше, чем в малом дитяти. Мы осуждаем тебя на изгнание. И, когда Птицы будут рвать тебя на куски, ты вспомнишь, что из нашего племени ты – единственный, кто испугался милосердного лезвия. Твое наказание тяжелее, чем совершенное тобой преступление, но ты сам его выбрал.

Безрассудно поддавшись чувству жалости, Мартелс освободил сознание Тлама, надеясь, что свергнутый вождь произнесет что-нибудь в свою защиту, но тот был, вероятно, слишком ошеломлен, унижен и смущен произошедшим, чтобы что-то сказать – даже если и собирался это сделать. Сгорбившись, он поднялся и двинулся к утыканной шипами двери. Когда он поднял ее и открыл вход в убежище, стоящая у выхода девушка плюнула ему в спину.

Окончательно униженный Тлам, лишившись последних сил, не стал даже удерживать дверь – когда он выходил наружу, шипы процарапали глубокие ложбины на его плоти, но он даже не обратил на это внимания, ему было все равно.

Выпрямившись и напряженно моргая, Тлам нерешительно осмотрелся. Было ясно, что и в страшном сне ему не могло привидеться, что он окажется в подобной ситуации. По существующим обычаям ни одно племя не имело права его принять в свои ряды. Одному же ему в этих краях было не выжить. Каким-то непостижимым образом он оказался в изгнании, но пойти ему было некуда. Наверное, Мартелсу нужно взять Тлама под свой контроль – он же должен использовать и основанные на развитых инстинктах знания аборигена, и его умение жить в джунглях. С другой стороны, если дать Тламу волю, то, повинуясь своим склонностям, тот вполне может совершить харакири или, по меньшей мере, впасть в апатию, свойственную самоубийцам. Нет, выбора у Мартелса не было. Все толкало его к одному и единственному решению.

Да и сам Тлам решил долее не оставаться в просыпающейся деревне, чтобы не нарваться на оскорбления. С унылым видом двинулся он в окружающие деревню кусты. Мартелсу вспомнились стихи Гете из «Зимней поездки на Гарц», которые Брамс использовал в своей «Альтовой рапсодии»: «У него за спиной поднимаются травы, глушь поглощает его» (пер. Евг. Витковского). Но в этом случае не Тлам отверг человечество, как это сделал мизантроп у Гете, а люди отвергли Тлама, и виною тому был Мартелс.

Но делать было нечего. И Мартелс, не обращая внимания на крик ужаса и отчаяния, которые испустил Тлам, направил его стопы на юг, по направлению к Краю Света… и стране Птиц.

Наконец, началось его путешествие.

По мере того, как они двигались все дальше и дальше в южном направлении, Тламом все более овладевало уныние, и лишь по тому, как слегка изменился его мышечный тонус, Мартелс понял, что они вторглись в страну Птиц.

В течение нескольких последовавших дней они не встретили ни одной Птицы. Все их внимание было занято движением, поисками укрытия на ночь, сном, добыванием пищи, вновь движением. Мартелс позволил Тламу самому выбирать маршрут. Если бы нашелся некто, кому дано было бы наблюдать за передвижением аборигена, он ни за что не догадался бы о том диалектически сложном напряжении, которое царило внутри этой сдвоенной личности, где отчаяние, раздиравшее душу Тлама, боролось с настойчивой целеустремленностью Мартелса.

Потом они увидели Птицу. Это было маленькое, серо-коричневое существо, напоминавшее воробья, но при виде этой на первый взгляд безобидной пичуги Тлам застыл, словно кролик, взглянувший в глаза змее.

Птица же раскачивалась на дереве, зацепившись коготками за самый кончик нижней ветки, вертела головкой и время от времени чистила перышки. Взгляд ее не отражал никакой мысли, а через некоторое время это крошечное создание бессмысленно чирикнуло и, спорхнув с ветки, исчезло в чаще леса подобно пуле, поросшей перьями. Было трудно поверить, что эта крошка могла представлять собой хоть какую-нибудь опасность, но ведь и вирус рака не отличается особыми размерами. Тлам еще некоторое время сохранял неподвижность, и, когда двинулся дальше, был предельно осторожен и поминутно стрелял глазами по сторонам, словно сам уподобился птице.

И он был прав в своих опасениях: на следующий день они увидели еще трех напоминающих воробья Птиц, а через день – еще пять. И уже следующим утром, выбираясь из своего ночного укрытия, Тлам с Мартелсом обнаружили, что сверху, с расстояния полутора метров, на них смотрит стеклянными немигающими глазами иссиня-черная, напоминающая ворону Птица, вытянувшая по направлению к ним змееподобную шею.

Если бы у Мартелса было собственное тело, он бы содрогнулся – настолько живо всплыли в его сознании образы шекспировского «Макбета» и «Ворона» Эдгара По, но их общее с Тламом тело номинально принадлежало аборигену, а тот лишь снова замер. По совершенно разным причинам ни одно из сознаний не испытало удивления, когда клюв Птицы раскрылся, ее горло запульсировало и это создание издало звуки, похожие на стук костяшек пальцев по полированной доске:

– Отправляйся домой.

– У меня нет дома, – ответил Тлам. – Меня отвергло мое племя, равно как и все прочие племена.

– Отправляйся домой, – повторила Птица. – Или я выклюю твои глаза. Мой Король обещал их мне в качестве добычи, если ты не уйдешь.

Как ни странно, эта угроза не сильно испугала Тлама. Возможно, это была ритуальная формула, а возможно, он уже дошел до крайней степени отчаяния, и испугать его было невозможно. Мартелсу пришла на память строчка из «Города страшной ночи» Джеймса Томсона: «… увы, ни надежды, ни страха».

Тлам покачал головой:

– Нет, я не могу.