Свои чужие люди - читать онлайн книгу. Автор: Марина Болдова cтр.№ 51

– Я не понял, что это? – Участковый уставился на экран.

– Это наша квартира, – тихо ответил Поляков. – Похоже, нас снимали на камеру.

– Это так, Раков? – Участковый повернулся в его сторону.

– Я все объясню, – засуетился Раков.

– Борис, ты же просматриваешь, как убивали Юльку, да? Ведь вот тот человек… Он убийца! Ты и раньше снимал? Все то время, что мы живем? А в комнатах… В комнатах тоже камеры?! Этот потоп… Я понял. Камеры вмонтировали во время ремонта, так? Но зачем тебе это?!

– Ты ничего не понимаешь! – вдруг взвизгнул Раков.

– Так. Поляков, идите, встречайте «Скорую». А я разберусь с вашим соседом, – сказал участковый, указывая Полякову на дверь.

«Господи, какая мерзость! Этот Раков, он извращенец! Иначе зачем все это? Кому это нужно? Мы же не звезды какие, чтобы за нами подглядывать! Просто люди… – Полякову было так тошно, словно он отравился. – Что же будет, когда узнают все: Аля, Маринин? Катя?! Это же личное, как же так можно?!» – сокрушался он, показывая подоспевшим врачам дорогу в комнату больной старушки.

– Итак, Гоев, вы признаете, что жестоко избили Юлию Фурцеву в квартире Марка Голода? – Беркутов никак не мог понять, почему этот парень так упорствует. Все эти дни подручный Голода всячески пытался вывернуться. То «плохо по-русски», то – «не был, не видел, ничего не знаю» и «кто такой эт девушк?». Чисто, практически без акцента, Гоев заговорил только сегодня, узнав, что Василий Голод арестован.

– Да, я ее наказал, – сверкнул Гоев черными глазами.

– И за что же вы ее так наказали? Вы знали девушку раньше?

– Нет, не знал! Но она меня ударила. Какая это девушка? Такие девушки бывают? Нет, это не девушка, – все еще продолжал придуриваться тот.

– Где вы впервые встретили Фурцеву?

– Ее снял, купил на дороге сын Василия Валентиновича, Марк. Как раз до этого, вечером. И привез домой почему-то! Как можно такую с улицы и домой?!

– И вы рассказали обо всем Голоду-старшему?

– Конечно! Мальчик глупость делал, отец должен вмешаться!

– И как же он вмешался?

– Он приказал отвезти его к сыну. Он хотел с ним поговорить.

– Что случилось, когда вы зашли в квартиру Марка? Кстати, кто вам открыл? Сама Юлия?

– Нет. У отца ключи есть!

– Продолжайте.

– Марка не было. Она была одна. Не одетая совсем!

– Кто первый ее ударил: вы или Голод? – Беркутов все же думал, что не мог тот просто стоять и смотреть, должен был и сам приложить руку!

– Василий Валентинович ее не трогал! И не били бы ее, если бы послушалась, оделась и ушла. Но она не хотела! Она меня ногой…

– А потом ты ее… – Беркутов не смог скрыть отвращения. – Твою бы сестру так….

– Моя сестра честная девушка! – выкрикнул парень и вдруг замолчал.

Беркутов это знал. И еще он знал, что ее уже несколько лет нет в живых. Как раз столько, сколько живет при новом хозяине этот холуй. Спасенный Василием Голодом от неминуемой смерти, грозившей ему за то, что продал свою родную сестру чеченскому боевику.

– Скажите, Гоев! Почему вы тогда не убили Фурцеву?

– Я бы… Василий Валентиныч ее пожалел.

– А сейчас вы решили исправить положение? Убить девушку в этот раз вам приказал тоже Голод?

– Не убивал я ее! Не успел! – вдруг вырвалось у чеченца.

– Что значит не успели, Гоев? То есть приказ от хозяина вы получили, я правильно понял? И теперь пытаетесь мне доказать, что кто-то убил ее вместо вас? Кто же, Гоев? Сам Василий Голод?

– Нет! Не может он! Он не бил ее по голове! В кабинете с утра сидел, как я привез их с Милой с квартиры утром. Ее спросите, не выходил он никуда!

– Откуда же вы, Гоев, знаете, что девушку убили именно утром? И именно ударом по голове?

– Я думал так… А что, не так разве?

– Еще раз повторяю вопрос: откуда вы знаете, когда и как была убита Юлия Фурцева? – голос Беркутова звучал строго и официально. – Гоев, вам лучше все рассказать сейчас.

Истинно, но, к сожалению, у Голода было алиби. Отпечатки пальцев на ручке входной двери не принадлежали ни Голоду, ни его подручному. А Беркутову очень хотелось, чтобы они оба понесли наказание. Кто бы ни убил Юлю, эти двое давно лишили ее права на счастливую жизнь. Ее и Марка.

– Гоев, я слушаю, – напомнил Беркутов. – Кто вам рассказал о том, как погибла девушка?

– Никто не рассказывал! Сам видел, – буркнул тот.

– Вы были в это время в квартире? – удивился Беркутов.

– Нет, не был. Там камеры везде, в комнатах, кухне. Кино снимают. – Гоев замолчал.

– Ты что несешь?! Какое кино?! – сорвался Беркутов: не поверил.

– Настоящее! Раков придумал! И пришел к Василию Валентинычу. Сняли комнаты в квартире на втором этаже, поставили камеры…

– Как поставили? Кто вам позволил?

– А никто, – вдруг развеселился Гоев. – Залили им потолок, я извинялся ходил, ремонт предложил, вроде как нечаянно получилось. Все согласились. Ну, и вмонтировали камеры. Раков – змей! Все придумал!

– Но зачем все это?!

– Это вы у него спросите, – хитро прищурился Гоев.

– Где запись убийства? – спокойно спросил Беркутов, стараясь не показать эмоций.

– Да там же, в компьютере. Если Раков не взял! Я хотел забрать, но зачем? Мне не нравится все это. И не понимал я сначала, почему Василий Валентиныч на это согласился. Нехорошо это! Я потом понял, зачем ему это нужно. Из-за девки этой. Очень Василий Валентиныч боялся, чтобы до Марка ничего не дошло! Он же ему сказал, что умерла она. Она и должна была теперь умереть.

– И Марк поверил?

– А ему труп показали. Избитой девушки. Татуировку ей даже на животе нарисовали, как у той. Он погоревал, но успокоился.

Беркутов покачал головой. С минуту посидел, собираясь с мыслями, потом только вызвал конвой.

Он думал о том, как он скажет обо всем нашедшим свое счастье в этой квартире Алевтине и Маринину. И тихому интеллигентному Полякову. И еще он вспомнил Эмилию Фальк. И даже кощунственно порадовался, что не сумеет она пожалеть о сделанном ею подарке.

«Есть такие дома, что в них, хоть и впервые, но как у себя дома. Вот твоя квартира вроде бы твоя собственная, а тебе лучше в гостях», – думала Аля, сидя на диванчике в уютной кухне Беркутовых.

Такое с ней не в первый раз. Она хорошо помнила, что вот так же отдыхала душой в доме у родителей школьной подруги Ленки. Не то чтобы ей, Але, плохо было в родительской трехкомнатной, с высокими потолками и большой кухней «сталинке», не то чтобы она конфликтовала с матерью, но дома всегда ей было… холодно. Ее, маленькую, мать гладила по голове, когда она не хотела есть суп, тогда как Ленка за это же от своей матери могла и получить легкий подзатыльник. Алю не наказывали, вернее, наказывали многочасовым молчанием. Мать могла молчать до тех пор, пока Аля сама не понимала, в чем провинилась. А Ленке за шалости доставалось по полной программе. Аля просила прощения, а мать с отрешенной улыбкой осуждающе качала головой. И непонятно было, простила она дочь или так, отпускает с миром. Ленка же, проревевшись от полученных шлепков, молча утыкалась в материнский подол, и они уже ревели вместе с матерью, вытирая друг другу слезы и прося прощения друг у друга. Ленкина мама могла и ей, Але, всыпать за компанию и так же утирать ей мокрый нос. И не было мгновений счастливее.