Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э. - читать онлайн книгу. Автор: Персиваль Элгуд cтр.№ 64

Горожане вспомнили о потомках Птолемея Лафура от неизвестной наложницы, нашедших убежище в Понте. Правитель этого государства Митридат, имевший склонность к авантюрам, очевидно, с готовностью принял отставную любовницу Лафура и ее незаконнорожденных детей, вполне здраво полагая, что каждый внебрачный ребенок правителя является потенциальным царем. Поэтому, когда в Понт прибыло приглашение, Митридат сердечно попрощался со своими гостями и отправил их в Египет через Сирию, а македонская община с почтением приняла это небольшое семейство, состоявшее из двух Птолемеев и двух Клеопатр.

За македонянами последовали другие общины. Старшего сына приветствовали как будущего царя, а младшему передали власть над Кипром. Жители Египта хотели, чтобы первый в соответствии с традицией женился на своей сестре Три-фене. Невеста тотчас же отказалась от имени, данного ей при рождении, и стала именоваться Клеопатрой. Соответственно, супруги называли себя «Братом и сестрой, отцелюбивыми богами». Наиболее циничные александрийцы улыбались, когда слышали этот эпитет. По их мнению, для нового царя больше подходило другое прозвище – Нот, «Незаконнорожденный», которое использовалось в самых широких кругах до тех пор, пока александрийцы не заметили его любовь к игре на флейте и не прозвали его Авлетом, то есть «Флейтистом».

Как бы то ни было, жители столицы, избавившиеся по крайней мере от одной угрозы, чувствовали себя более свободными. Ни один из представителей династии Селевкидов теперь не мог захватить власть в Египте, а в Риме к избранию Авлета должны были отнестись вполне благоприятно. К несчастью, никаких вестей от сената не поступало, и александрийцы медлили с проведением обряда коронации. Молодой царь беспокоился меньше своих подданных до тех пор, пока его учитель Херемон не объяснил ему, насколько важно заручиться поддержкой Рима. Отныне между Римом и Египтом сложились такие отношения, при которых право Птолемея занимать престол, прежде зависевшее от капризных жителей Александрии, теперь было обусловлено поддержкой сената. В конце своего наставления Херемон описал римское общество, нарисовав при этом довольно мрачную картину. Добродетель и патриотизм остались в прошлом, все римляне стали продажными, установления рушились. Философ призвал своего ученика помнить, что проблему, с которой не сможет справиться дипломатия, поможет решить подкуп. Он считал, что цена, конечно, высока, но Египет достаточно богат для того, чтобы ее заплатить.

Однако Херемон ввел царя в заблуждение – Египет обладал меньшими ресурсами, чем полагал философ. Доходы уменьшались, а расходы росли. Еще большую угрозу представляло то, что способность жителей страны платить подати достигла дна. На протяжении нескольких лет вклад Кипра в египетскую казну был незначительным, а Киренаика больше не платила дань. Митридат забрал украшения, увезенные на Кос третьей из Клеопатр, а римляне прибрали к рукам деньги, хранившиеся в Тире. Одновременно снижалась прибыль от царских монополий, а доходов от золотых рудников в Нубии и на побережье Красного моря едва хватало для покрытия затрат.

Проблемы государства отразились на торговле. «Банкиры» и люди, имевшие деньги, стали с большой осторожностью относиться к вложению средств в различные предприятия. Некоторые виды ремесла, такие, например, как производство льна, угасали, а беднейшие слои населения Александрии стали испытывать муки голода. Крестьяне, не уверенные в рынке сбыта, перестали отправлять в город продукты питания, и в Александрии начался бы голод, если бы не умелые действия царских советников. Положение спас царский указ, в котором говорилось: «Ни один из номов выше Мемфиса, занимающихся выращиванием пшеницы и бобов, не должны вести дела в Нижней стране или в Фиваиде с помощью обмана. Все продукты должны быть посланы в Александрию, а тот, кто нарушит этот указ, будет предан смерти» ^[65].

Таким образом, до того, как восстановится торговля, выполнить совет Херемона было невозможно, и не по годам мудрый Птолемей Авлет решил пойти другим путем. Он стал жаловаться на то, что обряд коронации не проводится, и спрашивать, какое отношение к этому ритуалу имеет Рим. «Разве я не сын Птолемея? Разве не прибыл я в Египет по приглашению его обитателей? Тогда к чему эта задержка?» – спрашивал он у своих советников, а за пределами дворца ходили слухи, в которых точь-в-точь повторялись эти его слова.

Речи царя, не прошедшего ритуал коронации, задели тщеславие александрийцев, и они стали требовать, чтобы обряд был проведен как можно быстрее. Советники подчинились, но поставили единственное условие – коронация должна была проводиться тайно. Они попросили верховного жреца из Мемфиса прибыть в Александрию и провести обряд в столице. Это было отступление от традиции, но Па-шер-эн-Птах, бывший тогда верховным жрецом, не возражал. На данную должность его назначил Птолемей Лафур, и он хотел отдать долг, короновав сына своего покровителя и назвав его «царем Верхнего и Нижнего Египта, Владыкой Обеих Земель, Отцелюбивым и Сестролюбивым богом, новым Осирисом», причем там, где ему скажут. Из-за своей угодливости он ничего не потерял, тем более что в конце ритуала царь назначил его царским пророком и щедро вознаградил за труды, связанные с приездом в Александрию. Подобный способ вложения денег оказался довольно выгодным, так как позднее Па-шер-эн-Птах организовал царю в Мемфисе достойную его встречу.

На берегах реки собрались толпы народа – люди хотели посмотреть на то, как царь вместе со своей сестрой и женой Клеопатрой «плавает вверх и вниз по течению на своем корабле, чтобы посмотреть на окружающее с обеих сторон», а несколько сановников в Мемфисе наблюдали за тем, как верховный жрец «водружает Белую корону на царский лоб». Таким образом Па-шер-эн-Птах решил задобрить своего бога Птаха.

Довольный Авлет продолжил свое путешествие. В укрощенной Фиваиде его встречали столь же гостеприимно. Это было вполне естественно, так как юный Авлет оказался человеком довольно сговорчивым, по крайней мере если кто-то не нарушал его волю или не беспокоил его. Люди встречали бы нового царя менее радушно, если бы знали, что он думает не о благосостоянии своих подданных, а о том, как бы выжать из них как можно больше денег.

Авлет увидел, насколько плодородна египетская почва, и решил, будто в Александрии его обманули. По его мнению, крестьяне вовсе не были задавлены чрезмерными податями; наоборот, они платили слишком мало. Он решил, что его ввели в заблуждение и насчет рудников в Нубии. Возможно, царь лучше разобрался бы в ситуации, если бы отправился в трудное путешествие, чтобы посмотреть на них. Однако в Сиене он повернул обратно на север и так и не узнал правду. Копи были почти полностью выработаны, добывать золото стало невозможно. В итоге рудники, в эпоху правления фараонов обеспечивавшие огромные доходы, превратились в поселение для каторжников, заполненное преступниками и политическими заключенными, которых держали вместе независимо от возраста и пола и вынуждали трудиться до самой смерти.

Несмотря на все это, Авлет, считавший, что его подданные могут платить больше податей, не был полностью не прав. Наиболее примечательной чертой эллинистического Египта являлась способность его хозяйства восстанавливаться после периодов войн и восстаний. Мир, установившийся на короткое время внутри страны и за ее пределами, был способен воодушевить как крестьян, так и торговцев, а непродолжительное междуцарствие с войнами и восстаниями – ввергнуть их в отчаяние. В итоге процветание постоянно сменялось кризисом, а оптимизм – пессимизмом. В правление Авлета жители Египта ощутили на своей шкуре обе эти крайности.