Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э. - читать онлайн книгу. Автор: Персиваль Элгуд cтр.№ 26

Но, судя по всему, этим двум поэтам часто был свойствен одинаковый ход мыслей. Оба они считали, что «длинная работа – великое зло», что дни нескончаемого эпоса, основанного на мифах, сочтены; оба были весьма плодовитыми авторами и с поразительной легкостью сочиняли гимны, элегии, эпиграммы и трактаты. Поэтические сочинения Каллимаха частично дошли до нашего времени, но его проза не сохранилась. Ничего не осталось от его каталога – истинной энциклопедии по истории древнегреческой литературы. Та же печальная судьба постигла и сделанное им описание Мусейона.

Тщеславие Каллимаха вполне могло соперничать с его образованностью. Но если он притворялся, что обладает энциклопедическими знаниями и исключительным правом на информацию, то, по крайней мере, в написании эпиграмм ему не было равных. Его взгляды на длину стихотворного произведения вызвали волнения в среде современников, привыкших судить сочинение по длине, а не по качеству, и Аполлоний Родосский, автор изумительной поэмы «Аргонавтика», испытал на себе остроту языка Каллимаха, но затем нанес ответный удар. «Мерзость, потеха и лоб деревянный зовутся Каллимах» ^[24], – писал он. Это была совершенно недостойная ссора. Каллимах ударил противника его же оружием, написав поэму «Ибис», в которой сравнил своего оппонента с этой птицей, считавшейся нечистой. Вскоре все посетители Мусейона обменивались эпиграммами и памфлетами, полными взаимных обвинений и выпадов. Противоборство продолжалось до тех пор, пока мрачный Аполлоний не вернулся на Родос. Перебранка развлекла жителей Александрии, всегда с некоторым презрением относившихся к поэтам, и критиков, часто слонявшихся по Мусейону. Их гонор и деланость вызывали отвращение, и сатирик остроумно подшучивал над ними. Тимон из Флиунта сравнивал Мусейон с плетеной корзиной, а его обитателей – с не замолкающей ни на секунду домашней птицей:

Если говорить об историках Манефоне и Петосирисе, то первый, верховный жрец из Себеннита, определенно был египтянином. Второй, очевидно, также принадлежал к числу представителей этого народа. Они оба прекрасно знали древнегреческий язык и иероглифику. Археологи в огромном долгу перед Манефоном, так как исследователи до сих пор придерживаются принятого им разделения древнеегипетской истории на династии. О его сочинении нам известно только из трудов других авторов. Из него многое позаимствовал Иосиф Флавий, а ранние Отцы Церкви основывали свои хронологии на таблицах, составленных Манефоном. Он не ограничивался историей. Этот человек прекрасно разбирался в поэзии и имел склонность к астрологии. Манефон посвятил Филадельфу написанный гекзаметром трактат о небесных телах, в котором заявил, что их определенное положение предсказало будущее величие правителя. Петосирис, с другой стороны, астрономом был более хорошим, чем историком. Ни один из его трудов до нашего времени не сохранился, но Плиний считал их достойными того, чтобы использовать в своем сочинении рассчитанное Петосирисом расстояние от Солнца до планет.

Арат из Сол, что на Сицилии, заслужил репутацию разносторонне одаренного человека ^[26]. Ему удавалось делать значительные успехи во всех областях знаний. Он был математиком, астрологом и астрономом. Арат хотел в стихах познакомить непосвященных людей с тайнами небес, описать планеты и созвездия, дать названия группам звезд. Его поэма «Явления» оказалась плохой как поэтическое произведение и заслуживающей право на существование как научная работа, и апостол Павел, два столетия спустя стоя на Марсовой горе и обращаясь к слушавшим его афинянам, процитировал строку из нее.

Более самобытным талантом обладал Аристарх Самосский. Он первым предположил существование Солнечной системы, а также то, что Земля движется вокруг Солнца, предвосхитив, таким образом, открытие Коперника. Тем самым он опередил свое время и так и не смог убедить современников в том, что Земля, ежегодно огибая Солнце, по сравнению со звездами напоминает точку на поверхности круга по сравнению со всей его длиной. Из всех его сочинений до нашего времени сохранился только трактат, посвященный размерам Солнца и Луны и их удаленности от Земли. Его расчеты были верны с точки зрения геометрии, но оказались неточными из-за ограниченных возможностей наблюдения и несовершенных инструментов. Вся его жизнь была полна разочарований, ибо александрийцы смеялись над его знаниями и с недоверием относились к разработанным им теориям. Тем не менее астрология, это прославленное занятие древних египтян, вероятно, многое позаимствовала из произведений Аристарха, и Птолемей убеждал молодых математиков стать его учениками.

Египет, несомненно, был идеальным местом для наблюдений и науки. Первому способствовал климат, а второму – наличие библиотеки. К числу людей, решивших воспользоваться приглашением царя, относились Тимохар и Аристилл. Первый создал каталог неподвижных звезд и определил положение каждой из них в пространстве. Второй помогал другу, проводя наблюдения.

Однако информированием и написанием полезных трудов деятельность тех, кто был вхож в Мусейон, не ограничивалась. В нем часто зарождались бесстыдные шутки, и приближенные царя поддерживали эту тенденцию – смеялись над остроумными репликами Тимона, хихикали над грубыми колкостями Сотада. Но последний зашел слишком далеко, сделав своей жертвой Филадельфа и высмеяв добродетельность правителя, допускающего инцест и возводящего храмы в честь своих любовниц. Эти слова стали последней ошибкой Сотада – флотоводец Патрокл, правильно поняв намек царя, утопил его обидчика. Более приемлемым был сумбурный трактат придворного врача Аполлодора Гелия, считавшего себя человеком, разбирающимся в винах. Доктор не рекомендовал местные вина, ибо они плохо сказываются на пищеварении и портят аппетит. Поэтому Аполлодор советовал царю пить только вино, привезенное с греческих островов и с южного побережья Черного моря.

О философии, истории и искусстве в правление Филадельфа и его преемников мы можем сказать несколько меньше. Двум первым требовалось больше свободы выражения, чем та, которую был готов предоставить любой представитель династии Птолемеев, а последнее медленно, но верно приходило в упадок под влиянием египетского искусства. Философские учения Платона и Аристотеля уступили место школе Эпикура, да и от нее в том виде, в котором она существовала в Афинах, в Александрии сохранилось совсем немного. Ученик Эпикура Калот умудрился превратить идеи своего учителя в учение, основанное на неприкрытой чувственности, и александрийцы с радостью одобрили эту интерпретацию.