Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э. - читать онлайн книгу. Автор: Персиваль Элгуд cтр.№ 27

Со скульптурой дело обстояло не лучше. Сложившаяся в Древнем Египте практика изображения человеческого тела путем рисования его по квадратам была несовместима с древнегреческими традициями, но, в отличие от архитекторов, александрийские скульпторы опрометчиво попытались совместить эти две методики. Эксперимент привел к полному провалу, породив стиль, который можно назвать низкосортным, о чем свидетельствуют статуи некоего македонского царя (возможно, Александра, сына Роксаны, персиянки, ставшей женой Александра Македонского) и греческого сановника из Навкратиса, хранящиеся в Каирском музее.

О достоинствах и недостатках Мусейона было уже сказано достаточно. Об этом храме муз следует добавить, по крайней мере, то, что люди, находившиеся на содержании Филадельфа, сумели сохранить эллинскую культуру как в самом Египте, так и за его пределами. Цари, правившие по соседству, последовали примеру Птолемеев – стали покровительствовать ученым и создавать библиотеки, стремясь таким образом поддержать науку в целом, в то время как в Египте рассредоточенные сообщества грекоязычных людей: македонян, пелопоннесцев, критян и ионийцев и т. д. – со вновь разгоревшимся пылом читали и обсуждали шедевры аттической литературы. Например, в Эль-Хибе существовала немногочисленная группа людей, получавших удовольствие от чтения не только поэм Гомера, сочинений Софокла, Еврипида и Платона в оригинале, но и речей забытых ораторов и риторов. Кроме того, они с рвением слушали высказывания мудрецов, умерших и похороненных за многие годы до этого. Свет культуры уверенно горел, поддерживаемый усилиями этих изгнанников.

Наиболее выдающимся достижением в сфере литературы того периода можно считать перевод на греческий язык книг Ветхого Завета, называемых Септуагинтой в честь числа переводчиков. Античные авторы приписывали идею подготовки этого перевода Филадельфу, основываясь на письме, которое, как считается, было написано при жизни Аристея, эллинизированного еврея, вероятно служившего при царском дворе, но более тщательное изучение текста данного письменного источника позволило исследователям усомниться в его подлинности. Мы вполне можем допустить, что Септуагинта была создана в Александрии несколькими людьми, но остальные связанные с ней сведения крайне противоречивы. Ученые не могут сойтись во мнении даже о том, в правление какого из Птолемеев был сделан данный перевод.

Александр и Птолемей Сотер, несомненно, обязали или убедили многих евреев перебраться в Александрию. Не менее ясно и то, что Филадельф продолжил эту практику. Таким образом, в Египте выросло целое поколение эллинизированных евреев, считавших своим родным языком греческий и не понимавших иврита, на котором были написаны их священные книги. Так был сделан шаг к эллинизации, совершенно неприемлемый, по мнению евреев старшего поколения. Если эти люди могли допустить, что их сыновья, больше не полагающиеся на родную веру, требовали, чтобы Ветхий Завет перевели на греческий, так же возможно, что сами патриархи, считая, что выступать против мнения царя рискованно, поддержали эту просьбу. Положительно отнестись к перспективе создания перевода могли даже думающие евреи, жившие в Палестине, так как там также активно шла эллинизация, во многом связанная с осуществлявшимся по приказу Филадельфа строительством новых и перестройкой старых городов на берегах Галилейского моря и на южной границе Сирии.

Какой бы ни была история, рассказанная Аристеем, – правдивой или ложной, ее стоит пересказать. Этот живший в Александрии еврей по приказу любопытного Филадельфа отправился в Иерусалим, чтобы привезти оттуда свиток с текстом Ветхого Завета. Аристей вернулся не только со свитком, но и с семьюдесятью евреями, «мужьями добрыми и благородными», знавшими иврит и древнегреческий, которые как раз и должны были выступить в качестве переводчиков. Александрийцы, встречая выдающихся гостей, были полны оптимизма. Главный распорядитель Никанор и управляющий Доситей нарушили правила этикета, касающиеся царской аудиенции, и Филадельф пригласил иноземцев на ужин. Во время застолья он задавал вопросы, на которые получал весьма достойные ответы. Наконец, повернувшись к Никанору, правитель произнес: «Меня поразили добродетель и мудрость этих мужей Иерусалима». Семьдесят два иудея ужинали за царским столом и ночевали во дворце в течение шести вечеров и ночей. На седьмой день Доситей проводил гостей на остров Фарос и велел им приступать к работе. На этом короткий рассказ Аристея, изобилующий маловероятными подробностями и несостыковками, но в то же время яркий и драматичный, написанный не столько для того, чтобы помочь историкам, сколько затем, чтобы возвеличить еврейский народ, завершается.

Несмотря на все свои недостатки и упущения, Филадельф на протяжении всей своей жизни восхищался культурой и стремился к прекрасному. Везде, куда бы он ни отправлялся, по его приказу строились и восстанавливались храмы и святилища. Так, в Себенните (Саманнуд) он восстановил святилище, возведенное Нектанебом, посвятив его Исиде – покровительнице города Хебет – и Хору; в Навкратисе он велел отремонтировать Эллений, храм богов, которым поклонялись все греки; а в Танисе по его приказу было построено святилище, стены которого покрыли росписями с изображением египетских царя и царицы, одетых в греческие наряды и поклоняющихся Осирису, Исиде и Хору. С особой нежностью Филадельф относился к Филэ, острову, посвященному Исиде, которой он посвятил святилище с изящным входом. В Александрии царь строил храмы в честь как египетских, так и греческих богов, следуя своим прихотям, расширил дворец, углубил верфи и сделал очень многое для украшения города.

Наиболее выдающимся достижением Филадельфа стало строительство в восточной оконечности острова Фарос знаменитого маяка. Это производившее сильное впечатление пятиэтажное сооружение из сверкающего мрамора, сужающееся кверху, стало апофеозом развития инженерного дела. Первый и два следующих этажа были квадратными в плане, четвертый был восьмиугольным, а пятый – круглым. На крыше располагались металлические зеркала, выставленные таким образом, чтобы в них отражались корабли, незаметные с берега. Ночью на крыше зажигали яркий огонь, помогавший штурманам, не уверенным в правильности выбранного курса. Моряки нуждались в помощи, ибо залив, ведущий в Большую гавань, был узким, а течение у берега – опасным. Если верить надписи: «Эту башню принес в дар Сострат из Книда, друг царей, ради спасения мореходов» ^[27], содержание которой было пересказано Страбоном, Фаросский маяк спроектировал архитектор Сострат.

После смерти Арсинои здоровье царя ухудшилось. Он постоянно болел и временами, очевидно, был даже на волоске от смерти. Тогда все жители Египта объединялись и начинали молиться за его выздоровление. Данный факт свидетельствует о том, что Филадельфу удалось сохранить популярность в народе, несмотря на многочисленные недостатки. В свою очередь, сам он возлагал ответственность за свое выздоровление на какое-нибудь египетское божество. До нашего времени сохранилась одна из подобных посвятительных надписей, в которой упоминаются Хонсу, почитавшийся в Фивах и считавшийся богом-целителем, и обожествленная Арсиноя II. В ней Филадельф благодарит «Хонсу, великого бога, изгоняющего демонов, спасшего Его Величество от загробного мира». Однако ни Хонсу, ни какое-либо другое египетское или греческое божество не способно даровать бессмертие, да и сам Филадельф, ослабленный из-за потакания своим желаниям, не смог противостоять старости. Но в глазах подданных он до самого конца оставался героем, обладающим наполовину божественной сущностью, и прощальные слова Феокрита: «О Филадельф, о тебе я буду говорить, как и о других полубогах», вероятно, выражали общее мнение.