Слишком толстая, слишком пошлая, слишком громкая - читать онлайн книгу. Автор: Энн Хелен Питерсон cтр.№ 49

Все, чем вы занимаетесь, чувствуя себя умным, но при этом не напрягаясь, относится к мидкульту. Журнал Time — это мидкульт, равно как и «Игра престолов». Мидкульт – это «Портландия» и «Аббатство Даунтон». Мидкульт – это Национальное общественное радио, где крутят Led Zeppelin, «Старика и море» и документальные фильмы Дэвида Аттенборо о природе. Макдональд описывает мидкульт как некое явление, «которое хвалят критики и которое популярно не столько в массах, сколько среди образованных людей».

Эта иерархия вкусов является образующей для западного общества; она сформирована и отшлифована до состояния незыблемости. Конечно, сложность лучше простоты, и разумеется, свое желание развлечься человек должен воспринимать как эдакий грешок, из-за которого его могут заподозрить в плохом вкусе и счесть недостаточно умным и вообще не соответствующим своему классу.

Между масскультом, мидкультом и высокой культурой есть множество отличий в степени сложности, в нюансах, аллюзиях, в новаторстве и экспериментах, но есть и категория элитарности: одно из направлений считается более ценным, чем другие. Не надо считать совпадением то, что исследования такого рода проводят мужчины: Макдональд и другие. Таким образом они поддерживают сложившуюся иерархию, чтобы принизить культуру развлечений, адептами которой в основном являются женщины. Если мы будем определять свою значимость и свой класс по потребляемым продуктам и обозначим то, что потребляют женщины, как нечто низшее, мы обесценим место женщин в мире в целом.

Вот почему таким животрепещущим вопросом является статус мидкульта: он борется за то, чтобы отделиться от массовой культуры и встать на одну стезю с авангардом, неважно, по внешним ли признакам, или по содержанию, или по аудитории. Вот почему романисты вроде Джонатана Франзена лезут на стенку, когда на их произведения падает выбор таких организаций – представителей мидкульта, – как «Книжный клуб» Опры Уинфри.

В «Поправках» действуют сложные, противоречивые персонажи, книга изысканно, прекрасно написана. Но поскольку ни по форме, ни по содержанию ее нельзя назвать новаторской, то она вызывает ту реакцию, которую принято относить к мидкульту или масскульту. Франзен не желал, чтобы его детище оказалось в одном ряду с произведениями мидкульта и масскульта, которыми был полон реестр «Клуба» в 2001 году. «Она выбрала несколько хороших книг, – говорит он на Powells.com, – но заодно набрала слезливых примитивных книжек, от которых меня передергивает». Он мог смириться с выбором «Возлюбленной», но решительно отмежевался от «Она доведена до отчаяния» Уолли Лэмба  ^[325].

Франзен заявил корреспонденту, что «Поправки» будут «чересчур трудны для такой аудитории»; он убрал логотип «Книжного клуба Опры» с обложки, чтобы книгу не продавали в гипермаркетах Walmart или Costco, специализирующихся на масскультуре; он не пожелал участвовать в шоу Опры, чтобы не выбиться из рядов представителей «высокохудожественной литературы», к которым себя причисляет ^[326]. И хотя впоследствии Франзен смягчил свои формулировки («Ошибкой, большой ошибкой было употреблять слово «высокохудожественная», – говорил он в интервью The New York Times), вопрос о вкусах явно оказался для него болезненным. Намеренно или нет, но он провозгласил, что состав читателей вместе с коммерческим успехом повлияет на ценность его творения  ^[327].

Франзен решил не приходить на шоу Опры (как-никак, телевидение являлось тем самым пропагандистом масскульта, против которого он ополчился в 1996 году в эссе для Harper’s), но «Поправки» остались в списке клуба, и издатель выпустил еще 500 000 дополнительных экземпляров. Франзену полагалось 1,5 миллиона долларов роялти. Как он ни роптал о потере читателей, приобрел он сотни тысяч  ^[328]. Критиковали его повсюду: даже академик Харольд Блум, один из факелоносцев литературной элиты, заявил, что «почел бы за честь» быть приглашенным Опрой.

«Недостойно с его [Франзена] стороны искать выгоду и там, и тут, – сказал Блум. – Получить всю выгоду, но так, чтобы не пострадали его высокие эстетические запросы» ^[329].

Критики осудили Франзена повсюду, и в масскульте, и в мидкульте, в том числе и в The Philadelphia Inquirer, где за него взялась молодая журналистка Дженнифер Уайнер. К 2001 году она уже несколько лет работала на эту газету, охватывая темы от поп-культуры до последних культурных событий в Филадельфии. Но переживания Франзена из-за «Книжного клуба» Опры вывели ее из себя. «Можно ли проявить бо́льшую неблагодарность, снобизм и сексизм и причинить больший вред [издателю] Фаррару? – писала она. – Будущие работы Франзена попадут именно к той аудитории, к которой он рвется, – умной, мужской и весьма малочисленной» ^[330]. Уайнер ошиблась в своем прогнозе: как-никак, антиреклама – это хорошая реклама; но гнев, вызванный его высказыванием и сознанием собственной элитарности, не утихал еще долго.

Уайнер выросла в пригороде в штате Коннектикут, странная занимавшаяся самообразованием девочка, у которой было мало друзей и которая вечно чувствовала себя одиночкой: крупнее всех одноклассниц, единственная еврейка в квартале, из неполной семьи. Родители твердили ей, что она найдет компанию, когда пойдет в колледж в Принстоне, но этого не произошло: студенты оказались такими же снобами. Уайнер проводила бо́льшую часть времени в борьбе со старинными, целиком мужскими студенческими клубами. Впоследствии она вспоминала: «Думаю, мною всегда владело желание указать на что-нибудь и сказать: это неправильно! Пусть даже наживешь потом неприятности» ^[331].

После колледжа Уайнер работала в нескольких местных изданиях, прежде чем осесть в The Inquirer, вечерами и по выходным она писала свою книгу «Хорош в постели». Роман во многом отражал события ее собственной жизни: борьба за свое место в обществе, где культивируется худоба, развод родителей, мать, объявившая себя лесбиянкой, поиски любви, человека, который оценил бы ее. Все те домашние и сердечные заботы, которые веками обесценивали все написанное женщинами.

У Уайнер была постоянная работа в крупном издании и образование в Лиге плюща, но она так и не вошла в круг литературной элиты: жила не в Нью-Йорке, а в Филадельфии, после колледжа не торчала в литературных журналах и не получила степень магистра искусств, а трудилась в местной газете; не могла посвятить своей книге все время и писала урывками; не знала, как найти литературного агента, и рассылала рукопись десяткам издателей.