– Она в материале? Знает текст? Как-то готовилась к роли? Репетировала? – быстро задала вопросы Глафира. – Времени на специальные репетиции и вычитку текста нет, вы же сами понимаете.
– Роль она знает отлично, я ее погонял по тексту. А что насчет подготовки, так она присутствовала практически на каждой вашей репетиции, ты разве ее не замечала?
Замечала, и достаточно часто, тут Грановский был прав. Глаша частенько обращала внимание на то, что Лена Земцова присутствует на репетициях, иногда сидя в зале, чаще стоя за кулисами. Еще, помнится, удивлялась – у нее что, своей работы мало? И когда она успевает ее делать?
Но это детали.
– Законспектировала все, что ты говорила по роли Эле и Наталье, – уговаривал Грановский. – И даже смотрела эти ваши репетиции в режиме конференции во время карантина.
Точно, был такой момент, Глафира отметила про себя – присутствовал почти на каждой их онлайновской читке с артистами некий «инкогнито», человек с отключенным видео и звуком. Глафира была уверена, что это Грановский наблюдает за работой режиссера с артистами. Ан нет, как оказалось – Лена Зимцова была тем самым слушателем. Чудно.
– Да вы меня не уговаривайте, Тихон Анатольевич. Если вы считаете, что она хороша, так я только за. Вот завтра и посмотрю.
– Договорились, – остался доволен Грановский. – Глядишь – и получится у нас все же выпустить спектакль.
– Обязательно получится, Тихон Анатольевич, – заверила его Глафира.
Посовещавшись, Глафира с Трофимом решили, что следует навестить граждан, выздоравливающих в больнице, и рассказать Андрею, какие дела творились у Глафиры в театре. А то…
Она прекрасно знала характер братца. Если он получал информацию о сложностях в ее жизни не от самой сестры, это, как правило, заканчивалось бесконечными назиданиями, его безумным беспокойством, усилением режима оберегания «девочки» со всеми вытекающими из этого трудностями.
Андрей внимательно слушал повествование Глафиры, передаваемое в легком ироничном тоне, и задавал по ходу уточняющие вопросы, становясь все мрачнее и мрачнее.
– Почему сразу не рассказала? – пророкотал он наконец грозно-начальственным тоном.
– Ну, началось… – с безнадежностью протянула Глафира. – Вот поэтому и не рассказала, что ты бы начал тут же нервничать ужасно, вмешиваться, подключать свою службу безопасности, и никто бы ничего не нашел, и Катю профукали. Мне надо было самой разобраться.
– Самой! – возмущался Андрей. – Речь шла об убийстве! Так рисковать!
– Да все, все. – Она обняла его и прижалась к нему. – Не бушуй. Что ты разволновался? Во-первых, я все время была в безопасности. Катя бы мне ни за что не навредила, даже наоборот, прибила бы, пожалуй, с чистой душой того, кто попытался бы меня обидеть. Во-вторых, там постоянно терся Юра Лепин, который теперь капитан полиции, впрочем, уверена, что ты об этом знаешь. А в-третьих, все закончилось, чего теперь громыхать-то?
– Больше ничего не хочешь мне рассказать? – уже не столь грозно, но требовательно-подозрительно поинтересовался братец, глядя на нее с недовольством.
– А что еще? Преступница задержана, премьера через десять дней, героини у меня так и нет. Ах да! Мы с Трофимом Романовичем вступили в близкие, интимные отношения, именуемые в народе связью.
Повисла театральная пауза, во время которой Глафира наблюдала поразительную метаморфозу, происходившую с лицом родного брата, которое менялось с недовольного на расслабленно-улыбающееся.
– Ну и слава богу, – порадовался тот и поцеловал Глафиру в лоб, чуть ли не благословляя.
– Вы ли это, Андрей Артемович? – поразилась Глафира, даже отодвинулась от брата подальше, чтобы лучше видеть.
И развернулась к Трофиму, который, сложив руки на груди, присел на край подоконника и улыбался своей замечательной ироничной улыбкой, наблюдая за общением брата с сестрой.
– Он гонял моих ухажеров и влюбленных в меня мальчиков, как пограничный пес злостных нарушителей границы, – поделилась Глафира. – Он знал всех моих одноклассников поименно и в лицо, родословную до третьего колена всех дружески расположенных ко мне мальчиков за пределами школы. До последнего школьного звонка меня пасли, как наследную принцессу какого-нибудь шейха, у меня даже нормально поцеловаться не было возможности.
– Не преувеличивай, – попытался приструнить сестру Андрей, – ты прекрасно целовалась с Шевцовым на черной лестнице за школой.
– Ага, – согласилась Глаша, жалуясь Трофиму: – Две минуты, после которых Константин Викторович, приставленный тобой тайно – ключевое слово «тайно», постучал Шевцова по плечу, сказав тому: «Достаточно, молодой человек, тем более что у вас плохо получается». Так тот молодой человек, узрев эдакого амбала, чуть не обделался на той самой черной лестнице.
– Ну и спрашивается, зачем тебе такой нервный мальчик был нужен? – пожал плечами Андрей.
– Согласна, но это же был эксперимент, проба, так сказать, себя в эротике, а нам было по двенадцать лет. А то, что и Катюха заодно со мной порой попадала под раздачу, не имея возможности спокойно пойти на свидание с мальчиком, это нормально?
– Ее папа был доволен, – снова пожал плечами Андрей.
– А Витя Коломиец? – получая удовольствие от перепалки, продолжала гнуть свою линию Глафира.
– Хороший мальчик.
– Хороший, кто бы спорил, – хохотнула Глафира и, стараясь сдерживать улыбку, объяснила: – Хороший мальчик Витя Коломиец в числе прочих одноклассников был на моем дне рождения и запомнил расположение комнат всего дома, а главное моей комнаты в нем. Спустя какое-то время он написал для меня стихотворное признание в любви. И, как всякий нетерпеливый творец, захотел немедленно прочитать сей опус мне. Приехал в наш поселок, позвонил в калитку, Кира Пална открыла, мальчик спросил девочку Глафиру, наша Пална честно оповестила парня, что Глаши нет дома. Казалось бы, и все. Ждите ближайшей встречи. Так нет же, доподлинно зная, насколько строго меня оберегает брат от подростковых зажиманий тяжелого пубертатного возраста, Витя ей не поверил и решил обойти дом, чтобы посмотреть на мои окна. А вдруг мелькнет мой силуэт? В то же время Андрей Артемович, находившийся дома в неурочный час по причине простуды и узнав у Киры Палны, кто приходил, наблюдал в мониторы видеокамер, как Витя, обойдя участок по периметру, подобрался к задней стене и пытается ее преодолеть с помощью ствола поваленного дерева.
– И ему это прекрасно удалось, – вставил Пересветов.
– Совершено верно, – кивнула Глафира. – Андрей Артемович запретил охраннику останавливать молодого человека, решив разобраться с поклонником лично.
Ольга с Трофимом слушали воспоминания Глафиры, не переставая улыбаться, завороженные ее мимикой, артистизмом и предвкушая интересную развязку.
– Покоряя стену, Витя, неудачно дернув ногой, порвал брюки сзади по шву, – продолжала Глафира. – Но сия неприятность не остудила намерений юного влюбленного поэта, и, попав на участок, тот принялся кидать мелкие камешки в окна прекрасной дамы. Посылать, так сказать, сигнал: выйди, выйди, мол, ко мне на балкон, я здесь. И вдруг увидел, как занавеска на окне девичей светелки дрогнула, отодвинулась, словно кто-то посмотрел на него, и снова вернулась на место. Ободренный таким явным призывом, Витя начал форсирование новой преграды между ним и любимой девушкой. Надо было сообразить, как подняться на балкон второго этажа, примыкавший к ее комнате.