Глаша после ночной истерики из-за беды, произошедшей с родителями, проспала двадцать часов кряду, а проснувшись, все звала маму и спрашивала, когда она придёт и куда делась.
– Где мамочка? – тревожно смотрела она на братьев своими удивительного оттенка дымчато-серыми глазенками, которые отец сравнивал с Балтийским морем. – Когда мамочка придет? А папочка?
По-хорошему ребенка надо было показать специалистам, детскому психологу. Только как объяснить тому психологу то видение, которое озарило девочку в момент гибели родителей?
Попытались как могли наврать, заболтать ребенка, что мама с папой срочно уехали в далекие какие-то там страны по неотложным делам. А Глаша послушала-послушала денек-другой неубедительные пояснения братьев с бабулей про вояж родителей незнамо куда с туманной целью и спросила у Андрея:
– Умерли?
Вот так прямо и спросила, глядя в упор своими невозможными серыми глазами. Он помолчал, задумчиво глядя в эти странные «балтийские» глазки любимой малышки, и честно ответил:
– Да, умерли.
И она заплакала, как любой нормальный ребенок от непонятной ему беды и еще более непонятной смерти.
Конечно, они не брали Глашу на похороны, на кладбище, да и на поминки, которые проходили в ресторане, оставив дома с друзьями семьи. И все эти скорбные траурные мероприятия прошли мимо ребенка. На девятый день после смерти дома, как принято, накрыли поминальный стол, собрав только самых близких друзей семьи. А в доме повисла гнетущая, давящая атмосфера трагедии и беды сродни тяжелому застоявшемуся кладбищенскому духу.
Глашу няня уложила спать по ее дневному распорядку, а родные сели за стол, выпили первую поминальную рюмку, налили по второй, когда вдруг прибежала растревоженная няня и что-то торопливо прошептала на ухо Андрею.
– Что случилось? – перепугалась Алена Сергеевна.
– Ничего-ничего, – успокоил ее Андрей, – Глашуня проснулась и меня зовет. Вы продолжайте, я посмотрю, что там с ребенком.
Глаша сидела на кровати с недовольным лицом, сложив ручонки на груди в ожидании брата.
– Ну что случилось, солнышко? – Андрей присел рядом.
– Мама сказала, чтобы вы там все перестали плакать, им это не нравится.
– Когда она тебе это сказала? – максимально осторожно поинтересовался Андрей, боясь растревожить малышку.
– Да прямо сейчас! Вот прямо сейчас и сказала, что вы их там с папой совсем залили мокротой своей.
– А что она еще тебе сказала? – расспрашивал он, откровенно недоумевая, как реагировать на такие заявления сестренки, и пугаясь за нее ужасно.
– Сказала, чтобы ты не тужил… – И быстренько спросила: – А тужил – это что значит?
– Ну, – все больше пугаясь таких разговоров малышки, постарался что-то объяснить Андрей, – это когда тяжело и трудно живется. В старину говорили: тужится человек изо всех сил, стараясь справиться с делом.
– Мама с папой говорят, что тебе не надо тужиться, что они помогут.
– Это тебе такой сон приснился? – нашел для себя самое простое объяснение Андрей.
– Да нет же! – первый раз за все эти дни весело рассмеялась Глаша и шустренько перебралась к нему на коленки. – Сон мне снился другой, про бабулю, а это мама с папой сейчас говорят.
– Какую бабулю? – заправил он ей за ушко мешающую прядку.
– Красивую такую, – с охотой поясняла Глаша и изобразила ручкой что-то неопределенное, красоту, наверное, в ее понимании: – Такую вот. Нашу какую-то, но я ее не знаю.
– И что сказала эта наша красивая бабуля?
– Погладила меня вот так, сказала, что все наладится как должно… А что такое должно?
– Как должно быть, – пояснил Андрей.
– Ну вот так и будет, – кивнула Глаша и погрозила пальцем: – А плакать ниль-зя.
– С того девятого дня, после смерти родителей, я перестала плакать, грустить, ждать и звать папу с мамой, бесконечно спрашивать всех, когда они приедут. Для меня родители находились рядом, я их видела, разговаривала с ними и необычайно удивлялась, когда выяснялось, что все остальные их не видят. «Да как же?» – возмущалась я, мне казалось, что они надо мной так подшучивают, «вот же папочка стоит», и начинала передавать слова отца. И та «наша красивая бабушка» мне снилась частенько.
– Представляю, как твоя родня офигевала, – предположил Трофим. – Я вот на минутку представил, если бы с Агашей такое… Не приведи господь, – передернул он плечами. – Не понимать, что с ребенком происходит, беда с психикой на фоне стресса или болезнь какая-то. Не знать, что делать. Зашибись.
– Вот-вот! – рассмеялась Глафира. – Больше всех пугался Андрей, особенно когда все, что я транслировала «со слов папы», оказывалось в точку и помогало. Однажды братья никак не могли открыть маленький сейф, в нем ничего особо ценного не было, но все же находилось что-то нужное. Ну вот папа и забыл упомянуть про этот сейф в своих записях. Андрей с Игорем голову ломают, перелопачивают документы, пробуют всякие коды, а я заинтересовалась и спрашиваю: что вы ищете? Они говорят: цифры специальные, чтобы открыть дверку. А я сильно удивляюсь: «А почему у папочки не спросите?» Они смотрят на меня перепуганно и говорят осторожненько так: «Ты спроси, если можешь». Я спросила и им сказала. Сейф они открыли.
Человек – существо, адаптирующееся к любым обстоятельствам, даже самым, казалось бы, невозможным.
Первое время родные находились в полном смятении, ужасно пугаясь за ребенка, когда слышали что-то из разряда «папочка сказал то… мамочка сказала это…» Хорошо хоть и на самом деле не потащили с перепугу ее к врачам и специалистам или, того хуже, к экстрасенсам каким.
А потом ничего, привыкли как-то и даже начали спрашивать через Глафиру что-нибудь у родителей. Андрей часто просил совета по бизнесу, про дела текущие и получал ответы, которые вот уж совершенно определенно не могла знать Глафира, да она и слов-то таких не знала, и близко не понимая, о чем говорит.
Порой Глаша без всяких обращений и просьб начинала «вещать», ни с того ни с сего передавая наставления родителей, первым из которых было послание от отца сменить дом.
– Папочка сказал, – как-то за завтраком изрекла Глашуня, – что нам здесь жить не надо.
Братья и бабушка, которая после смерти дочери с зятем перебралась к внукам, переглянулись. Что значит – не надо жить? Помирать, что ли, всем скопом? Чтобы на небесах повеселей, значит, стало? И настороженно уставились на ребенка. А Глаша, довольная собой и жизнью, с хорошим аппетитом проглотила ложку каши и добавила:
– Папочка говорит, что надо быстро менять дом. Этот уже нам не надо, он плохой для нас стал. И так много всего тоже не надо.
– Чего много? – осторожно поинтересовался Андрей, сообразивший, что помирать-таки пока никто не предлагает.
– Всего, – разъясняла Глаша, – земли, хозяйства, курочек и уточек, и кроликов тоже так много не надо, и лошадок не надо совсем. А надо другого.