— Что? — осторожно переспрашиваю я.
Годы жизни в моей семье научили меня тому, что инициатива наказуема, а еще они научили меня тому, что близкие не всегда поддерживают. С другой стороны, я не представляю, можно ли назвать Бена близким, и вообще я запуталась.
— Говорю, что это круто, — повторяет он. — У меня даже есть пара идей на эту тему. Можем обсудить сегодня за обедом — у меня будет полтора часа. Или вечером, как захочешь.
Я моргаю. Можем обсудить за обедом — это уже точно та категория, когда мы не просто будущие фиктивные муж и жена. Потому что будущей фиктивной жене вряд ли что-то предлагают обсудить во время обеда после сложной операции. Но Бен ведь и не скрывал, что во мне заинтересован по-настоящему, правильно? Пока я все это думаю, он целует меня в нос и почти поднимается.
Почти, потому что я перехватываю его за руки и обнимаю.
— Удачи, — говорю еле слышно.
Это уже совсем другая категория, и когда он снова меня целует — на этот раз в губы, а после все-таки поднимается и выходит, я падаю на спину и долго смотрю в потолок. Потолки у Бена высокие, и даже в спальне двухуровневые. Не знаю, правильно ли я поняла задумку дизайнера, но это напоминает изогнутого в полете дракона. Светильники, разбросанные по крыльям и чешуе, только добавляют ассоциаций. Наверное, у меня слишком образное воображение, но я почему-то представляю их, как отблески пламени.
Совсем скоро рассветет, а я, чтобы не было больно глазам, перевожу взгляд на панно во всю стену. Там залитая дождем пустошь и парящий над ней дракон. Один.
Поворачиваюсь на бок, обнимаю подушку.
Наверное, мне повезло. Наверное, потому что любой другой мужчина на месте Бена давно бы меня послал с моими метаниями. И уж тем более не стал бы предлагать обсудить мою бредовую идею про аэрошоу. Да, временами она мне самой кажется бредовой, потому что нужно столько всего сделать (а я пока даже не представляю, с чего начать), но чем больше я о ней думаю, тем больше она меня зажигает.
В основе этой идеи — парение, то есть исключительно полеты на лентах, все действие должно происходить на высоте, а еще я вижу это очень масштабно. Но для этих масштабов в Рагране, например, подходят только два зала — относительно, и чем больше я вспоминаю свой полет над крышей высотки, там, где от вида кружится голова, тем больше понимаю, что подходят они ну очень относительно. И что мне еще и здания нужно отстроить, а точнее — арены, аналоги есть в Аронгаре, Фияне и в Ферверне, это открытые площадки для лазерных шоу, посвященных знаменательным датам. Вот что-то похожее нужно мне. Либо как одно из современных чудес света в Лархарре — стадион Хайдор, расположенный на высоте семидесяти этажей, с полностью стеклянными стенами.
Чем больше я об этом думаю, тем сильнее у меня на голове шевелятся волосы.
Попеременно — то от страха, то от восторга.
Как круто это будет, если все получится. У меня даже в мыслях это круто, не говоря уже о реальности и о помощи спецэффектов. Но все это хорошо пока что исключительно в теории, и я спрыгиваю с постели с твердым намерением немного углубиться в дебри — раз уж Бен одобрил мои начинания, значит, надо с чего-то начинать.
Например, с поиска сценаристов, потому что кто-то должен облечь мою идею в слова. С поиска тех, кто сможет в шоу участвовать — потому что здесь нужна особая подготовка. И с поиска того, кто займется постановкой.
— Джерман Гроу, — говорю я.
Спотыкаюсь и чуть не улетаю лбом в душевую кабину, хотя, учитывая размер ванной комнаты Бена, я бы еще раза три перевернулась в полете, прежде чем приземлилась бы рядом с ней.
«Сейчас я как никогда раньше открыт к экспериментам».
Он сам это сказал. И хотя вероятность того, что Джерман Гроу согласится стать постановщиком в моем шоу близится к нулю и где-то пятидесятой единичке после запятой, эта мысль не выходит у меня из головы. Если бы мне удалось заполучить Джермана Гроу в постановщики (нет, я в это не верю, но если бы так получилось), вопрос с инвестированием, думаю, отпал бы сам собой. То есть можно позвонить любому инвестору и сказать: «Мое шоу ставит Джерман Гроу», — и они еще подерутся между собой за то, кто будет в него инвестировать.
Это все звучит настолько фантастически, нереально, что я залезаю в душ прямо в сорочке. Хорошо хоть воду не включаю, и то ладно.
Выпутываюсь из сорочки, стараясь избавиться от этой дикой мысли, которая не оставляет меня в покое.
Я совсем с ума сошла?
Или это все-таки реально?
Пока что это закончилось исключительно тем, что я два раза помыла голову, причем второй раз — гелем для душа. Пришлось мыть голову в третий раз, потому что волосы превратились в паклю, и когда я наконец-то вылезла из душевой кабины, в спальне уже сидела Гринни. То ли Бен неплотно прикрыл дверь, то ли она умудрилась ее открыть. Мы как-то стали свидетелями, как это чешуйчатое взлетело и ткнулось носом в панель, разблокировав замок входной двери, когда очень хотело гулять. После чего Бен пошутил, что скоро она заговорит.
Сейчас с ней точно не надо было гулять — судя по мокрым лапам виари, Бен это уже сделал, а судя по тому, что она с дикими глазами не верещала, он ее перед этим еще и покормил. Выключаю свет, потому что над Мериужем уже растекается солнце, набрасываю халат и, коснувшись панели, убираю жалюзи на всю высоту панорамных окон.
Квартира у Бена в центре, поэтому и вид здесь совсем другой. Просыпающаяся столица (или, если быть точной, не засыпающая), искрит солнечным светом в окнах высоток, аэроэкспрессов, бесконечных верениц флайсов. Мы живем на семьдесят восьмом этаже, и этот вид для меня гораздо более привычный, чем был у меня в квартире. Да что там, вид, эта квартира, будучи точно так же двухкомнатной, в четыре раза больше той, которую я снимала.
В этой спальне, по идее, танцевать можно, и я делаю несколько разминочных движений.
Мне не хватает лент и катания на коньках.
Мне безумно не хватает прежней жизни, но прежняя жизнь осталась в прошлом. Потому что прежняя Лаура точно не стала бы скрывать от брата, с которым разговаривала на днях, то, что она переехала жить к мужчине и скоро собирается за него замуж. От лучшей подруги она бы тоже не стала это скрывать.
Из мыслей об этом меня выдергивает звонок смартфона.
Я оборачиваюсь, подхожу к тумбочке: номер фервернский, но неизвестный. Поэтому я несколько секунд медлю перед тем, как ответить. Но все-таки отвечаю.
— Лаура Хэдфенгер? — Голос мужской. Резкий. Незнакомый.
— Да.
— Меня зовут Петерфъерн Рэгстерн. Нам нужно поговорить.
Рэгстерн. Мне нужно сразу же отключиться, но до того, как я успеваю это сделать, он произносит:
— Моя дочь просит вас о помощи.
А я едва не давлюсь словами. Мне хочется поинтересоваться — та самая ваша дочь, благодаря которой я едва не размазалась по своему бывшему парню? Та самая, которая устроила мне тот веселый вечер, благодаря которой начался наш с Торном крах? Не знаю, почему, но сейчас мне дико хочется вцепиться ей в физиономию и расцарапать ее, вместо этого я говорю: