Кто убил Жозефину? Тайна смерти жены Наполеона - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Нечаев cтр.№ 39

Но пришли и люди, искренне любившие Жозефину. Например, приехал ее поклонник, герцог Фридрих-Людвиг Мекленбург-Шверинский, который четыре года назад даже просил руки Жозефины. 30 мая она написал Луизе Кошле, лектрисе Жозефины:

«Мадемуазель, горе мое слишком велико, чтобы выразить его словами. Вы хорошо знаете мои чувства и легко поймете, как я страдаю <…> Думаю, что после семьи покойной никто не был привязан к императрице сильнее, чем я. Вот почему я от всего сердца оплакиваю ее кончину».

И это была не просто формула светского соболезнования, в чем все и убедились на похоронах. «Он плакал, – рассказывает один из очевидцев, – молился у подножия катафалка и подносил к губам край погребального покрывала».

Тело Жозефины было помещено в маленьком салоне, находившемся перед комнатой, где она умерла, и было окружено многочисленными свечами. Богато украшенный алтарь, окруженный креслами, был установлен справа от входной двери. Весь салон был задрапирован черной тканью. Два слуги из соседней деревни, кюре из Рюэйя и четыре дворцовых лакея охраняли тело Жозефины, лицо которой было покрыто батистовым платком.

2 июня в полдень состоялись похороны, проходившие в маленькой церквушке Сен-Пьер и Сен-Поль деревни Рюэй Мальмезонского прихода. В похоронах принимали участие многие родственники Жозефины, в частности, великий герцог Баденский (муж Стефании де Богарне, племянницы императрицы), маркиз де Богарне и граф Таше де ля Пажери, ее племянник. Кортеж вышел из ворот Мальмезона и последовал по дороге на Рюэй. Генерал-адъютант Остен-Сакен, представитель русского царя, и представитель короля Пруссии шли во главе процессии вместе с многочисленными французскими принцами, маршалами, генералами и офицерами. Двадцать молодых девушек в белых одеждах пели траурные песни, а охрану составляли русские гусары и гвардейцы.

Гробница Жозефины в церкви Сен-Пьер и Сен-Поль деревни Рюэй Мальмезонского прихода

Генерал Остен-Сакен по поручению императора Александра объявил родственникам Жозефины, собравшимся в Мальмезоне, что, будучи очень опечаленным случившемся, Его Величество принял решение посвятить тридцать шесть часов, которые он еще должен был оставаться в Париже, заботам о принце Эжене и его сестре.

Архиепископ Тура Луи-Матьё де Барраль в сопровождении епископов Эврё и Версаля отслужил мессу и произнес трогательную траурную речь. Тело Жозефины, помещенное в свинцовый гроб, вложенный в деревянный ящик, было затем захоронено на церковном кладбище.

Подсчитано, что похороны «встали» Эжену в 15 703 франка 75 сантимов.

Потом останкам Жозефины пришлось ждать одиннадцать лет, пока их перенесут в церковь, под надгробие, которое можно видеть и поныне. Оно обошлось Эжену и Гортензии в 70 482 франка 20 сантимов. Скульптор Пьер Картелье изобразил Жозефину с молитвенно сложенными руками, но ее поза напоминает скорее не о молитве, а о дне, когда она в Соборе Парижской Богоматери преклонила колени перед Наполеоном, возлагавшим ей на чело императорскую корону.

Впоследствии Лора д’Абрантес рассказывала:

«После этой смерти всех охватил страх. В жизни этой женщины постоянно присутствовал человек, ниспосланный небом и царствовавший над всем миром. В день, когда его могущество угасло, душа этой женщины угасла вслед за этим! В этом заключается глубокая тайна, которую можно понимать умом, но никогда не суждено раскрыть».

Что же касается Наполеона, то, он, как утверждают очевидцы, узнав о смерти Жозефины, печально сказал:

– Ну вот, теперь она по-настоящему счастлива…

Доктор Пьер-Огюстен Беклар, специалист по анатомическим работам, с помощью фармацевта Шарля-Луи Каде де Гассикура и доктора Клода Оро осуществил вскрытие покойной. Трахея-артерия бывшей императрицы была неузнаваемой. Врачи констатировали: «Мембрана ярко-красная и разрывается от прикосновения. Легкие, прилегающие к плевре, и бронхи кажутся серьезно пораженными».

На следующий день газета Le Journal des débats написала:

«Мать принца Эжена умерла сегодня в полдень в своем Мальмезонском замке после болезни, которая сначала была объявлена катаральной горячкой, но затем приняла такой злокачественный характер, что больная скончалась в течение трех дней. Она получила отпущение грехов со всей печалью и смирением. Грустным утешением ей стало то, что умерла она на руках своих детей, с которыми она была давно разлучена…»

Итак, по официальной версии, Жозефина умерла от катаральной горячки.

Чтобы было понятно, в XVIII – начале XIX вв. у этой болезни было много разных названий в разных странах и даже разных провинциях: инфлюэнца (слово, известное со времени эпидемий 1729 и 1732 гг.), эпидемический катар, катаральная горячка, миасмический катар, желчный катар, весенняя эпидемия, эпидемическая горячка. В Италии эта болезнь звалась mazuchi, в Испании – cocculucas, во Франции – сocculuchе, в Германии – ziep или spanisher pips. Ее также называли северной, китайской, сибирской горячкой, собачьей болезнью, нищенской болезнью и бродяжнической болезнью. Но самым известным из названий этой болезни стало употреблявшееся еще с 1740-х годов слово la grippe.

То есть это всем нам известный грипп – острое инфекционное заболевание дыхательных путей, вызываемое соответствующим вирусом. Кстати, существуют версии происхождения этого названия от какого-то насекомого, с которым суеверные люди связывали распространение болезни, а также от немецкого greifen или французского agripper – «жадно хватать», «схватывать».

В 1768 году Вольтер писал из Ферне, что странствующий по миру грипп (grippe) схватил и его старое тело. В №5 за 1803 год журнал Н.М. Карамзина «Вестник Европы» сообщал читателям об этом жестокой болезни, практически парализовавшей жизнь французской столицы на три месяца:

«Славный астроном Лаланд был при смерти, но теперь оправляется. Восьмидесятилетняя актриса Дюмениль умерла. Болезнь, которая ныне свирепствует в Париже (la grippe), всего опаснее для стариков и очень молодых людей. Парижские медики приписывают ее частым и резким атмосферическим переменам нынешней зимы. Они должны были издать описание сей болезни с разными наблюдениями, чтобы успокоить публику, которая считала ее некоторым родом чумы.