Моя тропа. Очерки о природе - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Житенёв cтр.№ 12

На второй вечер на лабаз пошли два научных сотрудника – Володя и Серёжа. У Володи карабин калибра 7,62, у Серёжи – двустволка-ижевка двенадцатого калибра…

В конце июня самые белые ночи на Печоре. И лес, и река, и посёлок непривычно пусты и светлы. И в полночь можно читать. Хоть и светло, но к урочному часу всё стихает. Перестают петь птицы, куда-то исчезают комары, по реке не снуют моторки, вода успокаивается, и длинные печорские лодки замирают, уткнувшись в берег под обрывом, белея колпаками подвесных моторов. Они словно стараются вскарабкаться в лодку, но сил нет, и они уснули, уцепившись за корму.

Белая ночь над Печорой. Посёлок Якша, в котором я прожил почти девять лет.

Тишина на реке великая, и только слышно неумолчное тириканье куличков-перевозчиков по песчаным заплёскам, да камышёвка, не останавливаясь ни на минуту, захлёбываясь от азарта, стрекочет в белой пене черёмухового куста. Каждый год – в одном и том же.

Иногда вдалеке за лесистыми излучинами реки, в свежем недвижном воздухе повисает далёкое пение подвесного мотора – какой-то неугомонный полуночник держит путь к дому. Белая ночь ему помощник. Мотор то слышней, то тише – лодка крутит по извивам реки. Потом из-за последнего поворота выскакивает дюралька и летит к посёлку. Кто-то бесформенный сидит на корме вплотную к колпаку «Вихря», закутанный в какую-то лопотину от ночной холодной сырости – видно только бледное лицо. Лодка чертит на воде расходящуюся полосу и по дуге летит к берегу. Сброшен газ, уркает и замолкает мотор, гремит по металлу цепь якоря, от противоположного берега кидается эхо, и снова всё стихает. И снова, и снова – над самой водой мелодичный стрёкот камышёвки, перекличка куличков по берегам, сладковатый и терпкий запах черёмухи, а надо всем – белёсый немеркнущий свет неба…

Вот такой же белой ночью мы до полуночи резались в волейбол, не давая спать соседям, а Володя и Серёжа отправились сидеть на лабазе.

Часов в одиннадцать ночи (хотя какая же это ночь, если читать можно!) из-за сараев к нам вывалились возбуждённые охотники. Вид у них был!! Ещё бы! Медведь вышел! Они стреляли по нему! Они ранили его! Смертельно! Медведь ревёт и ворочается в кустах! Давайте, пойдём все вместе и доберём его!

Мы закричали «ура!», поздравили победителей, отвязали собак для пущей важности и на трёх лодках отправились вверх по реке. Надо было проплыть километра полтора, а потом уже на другой берег, и ещё столько же лесом, старой вырубкой к лабазу.

Нас было одиннадцать человек, да ещё пять собак, которые устроили настоящий хай в лодках, когда мы садились. Собаки-то охотничьи, и, как говорится, рвались в бой. Одним словом, мы перебулгачили весь посёлок.

Пришли к лабазу. Он был устроен на краю густого сосняка, метрах в четырёх над землёй на трёх молодых сосенках. Каждая сантиметров пятнадцать-двадцать толщиной. Метрах в десяти – останки лосёнка. От них уже идёт вонь. С этой стороны лабаза большая вырубка – пеньки, кусты, высокая трава. Место далеко просматривается. С другой, тыловой стороны – чаща лесная. Всё переплетено кустами так, что не пролезешь. И мрак там такой, что идти туда, к раненому зверю, не очень-то и хочется.

Выстроились мы в шеренгу. Володя показал направление, и мы двинулись вперёд, держась друг от друга шагов на десять-пятнадцать. Лесничий Виктор всё приговаривал, чтоб мы были повнимательней – не перестрелять бы соседей вместо медведя, когда он поднимется. Конечно, побаивались, ведь не каждый день на медведя ходят, а тут – раненный, да ещё в полумраке леса. Страшновато всё-таки.

Так мы прошли, наверное, километра с полтора. Признаков раненного, издыхающего зверя – никаких. Володя с Серёжей стараются поднять нашу падающую активность, но, вероятно, придётся давать отбой.

Неожиданно на маленькой полянке я натыкаюсь на останки медведя – шерсть, кости, когти и череп. Под ними толстый слой пупариев, пустых мушиных куколок. Мухи съели целого медведя. Так вот куда девался прошлогодний разбойник медведь, который загубил двух лосих, дикую и домашнюю! Созываю всех к этому месту. Тут же решаем, что искать дальше не имеет смысла. Если медведь и был действительно ранен, то легко, и ушёл. Начинаются упрёки в адрес горе-охотников. Ведь раненный медведь может ещё немало бед натворить. Однако надо всё-таки узнать, действительно ли он был ранен. Конечно, это надо было сделать ещё до начала поисков.

Идём снова к лабазу. Уже совсем светло, но пасмурно и солнца не видно, хотя, судя по времени, оно, конечно, уже взошло. Володя с Серёжей забираются на лабаз, а я отправляюсь к тому месту, где охотники первый раз увидели медведя. Я отошёл уже довольно далеко, когда ребята с лабаза одновременно крикнули: «Стоп! Он здесь и появился!» Да это не меньше ста метров до лабаза. Вот чудики! Кто же с такого расстояния стреляет, когда зверь может подойти чуть не к самому дулу ружья! Эх, охотники! Конечно, промазали. На шерстинки, ни единой капельки крови.

Начинаются пререкания – кто, когда и куда стрелял. Да что тут спорить – мазали оба. Серёжа пульнул по разу из каждого ствола, а Володя успел послать в сторону медведя три пули. Увы, безрезультатно.

Кто-то утешает ребят – главное сделано, медведя прогнали и то хорошо, больше он в загоны не полезет.

Прошло два дня, никто на лабаз не ходил. И вот – дождь с грозой. Он освежил траву и мох, наверняка смыл наши следы, уничтожил все посторонние запахи. И тут я подумал, что зверь этот никуда ведь не ушёл. Если сегодня сесть на лабаз, может, и мне представится шанс на выстрел. И я решил идти.

Никто, кроме жены и заведующего лосефермой Кожухова, не знал, что я направился на лабаз. Не очень верилось, что медведь выйдет к мясу. Да к тому же, если он выйдет, надо будет не промахнуться. Засмеют ведь.

Было около пяти вечера, когда Михаил Вениаминович проводил меня до самого лабаза – мы решили обмануть медведя. Может, он не разберётся, сколько человек подходило к лабазу, сколько ушло. Может, он решит, что у лабаза никого не осталось.

Подходили к месту осторожно, заранее условившись не разговаривать. Карабин у меня был наготове. Кто знает, вдруг медведь сидит на мясе. Зверь этот на своей добыче всегда очень агрессивен. Бросок его неожидан и молниеносен. Одним словом – держи ухо востро.

Вот и лабаз. С мяса поднялась туча мух. Солнце ещё стояло не низко, было жарко. Даже какая-то непривычная для Севера испарина окутывала и кусты на вырубке, и лес, и поляну. Влажный воздух давил все запахи к земле, и смрад от гниющего мяса был просто непереносим.

Снизу лабаз казался не очень надёжным, особенно, если принять во внимание, что раненный медведь может кинуться вверх, чтобы расправиться с обидчиком. Всего четыре доски были прибиты к тонким перекладинам между сосенками.

Однако делать нечего. Назвался груздем – полезай в кузов, назвался медвежатником – лезь на лабаз. И вот я наверху, среди сосновых веток. Кожухов поднял руку, прощаясь, и повернулся уходить. Я помахал ему и стал слушать, как долго он будет хрустеть сухими ветками. Хоть дождик и прошёл, но хруст был слышен довольно долго. Старая лесосека была буквально захламлена сухими и перегнившими ветками, завалена брошенными стволами.