История Сицилии - читать онлайн книгу. Автор: Джон Джулиус Норвич cтр.№ 86

Король Обеих Сицилий Франциск I, бывший герцог Калабрийский, всегда отличался поразительной бесцветностью. Часто упоминалось, что никто не обращал на него внимания – за исключением, по-видимому, двух его жен и множества любовниц. Свою первую жену, Марию-Клементину Австрийскую, он искренне любил, и сердце его разбилось, когда она умерла в 1801 году. Вторая жена, Мария-Изабелла Испанская, была (если верить его матери Марии-Каролине) почти такой же «серой мышкой», как и он сам. Его пятилетнее правление не характеризовалось примечательными событиями. В юности те немногочисленные идеи, которые он выражал, побуждали предположить, что в качестве правителя он окажется чуть либеральнее своего отца; однако с возрастом его взгляды становились все более консервативными. Он напоминал отца склонностью лениться и неистребимым нежеланием принимать сколько-нибудь активное участие в управлении страной. Его министры были немногим более дееспособны – зато камердинер короля и личная служанка королевы (оба составили небольшое состояние на взятках) постепенно приобрели значительный политический вес. По сути, королевством управляли полиция и армия, и горе было тем гражданам, кто попадал в немилость к той либо к другой силе. Армия сосредоточилась на извлечении доходов: святого Игнатия Лойолы, основателя ордена иезуитов, умершего в 1556 году, назначили фельдмаршалом с полным окладом; куда (и кому) именно шли эти деньги, осталось тайной. За все свое короткое и малопримечательное правление Франциск смог добиться единственного достижения, которое принесло несомненную пользу Неаполю: в 1827 году были выведены австрийские оккупационные войска, содержание которых лежало тяжким бременем на королевской казне. В остальном король жил в строгом уединении, одержимый манией преследования; о безопасности монарха заботились солдаты, фавориты и любовницы. Он не пользовался популярностью своего отца и умер в 1830 году, никем не оплакиваемый.

Сын и наследник Франциска, Фердинанд II, король Обеих Сицилий, поначалу казался тем самым яблоком, что не падает далеко от яблони. Подобно своему деду, он якшался с лаццарони, говорил на местном диалекте и был любим в народе за свои простые, свободные манеры. Сицилийцы тоже воспринимали его одобрительно. Он родился в Палермо в 1810 году (его отец был вице-королем острова) и нанес минимум четыре визита на Сицилию в первые десять лет своего правления. Поэтому остров он знал много лучше, чем даже большинство сицилийцев. Одобрением встретили и назначение на пост губернатора острова Леопольда, младшего брата короля и тоже сицилийца по рождению. Надежды на лучшее опирались и на королевский указ, опубликованный по вступлении Фердинанда на престол; в этом указе король обещал подданным честное и беспристрастное отправление правосудия и реформу государственных финансов. Он также говорил о борьбе с коррупцией и прочими злоупотреблениями, которые столь долго отравляли жизнь в королевстве, и клялся приложить все силы к тому, чтобы покончить с этими бедствиями раз и навсегда. Долгосрочная цель, говорилось в указе, состоит в управлении королевством таким образом, чтобы принести наивозможное счастье наибольшему числу подданных, без ущемления прав собратьев-монархов и Римско-католической церкви.

Намерения были и вправду благородными, однако Сицилия и сицилийцы оказались для короля чересчур крепким орешком. Уровень преступности неуклонно возрастал; присутствие на острове сначала британских, а затем австрийских войск предоставляло неисчислимые возможности для хищений оружия и боеприпасов. Разбойники бесчинствовали даже на окраинах Палермо, Мессины, Катании и других крупных городов. Еще одной отличительной особенностью сицилийской жизни стало вымогательство под предлогом защиты: людям полагалось платить немалые суммы, чтобы их не лишили запасов воды, не украли их скот или не сожгли серные копи. Тех, чьи дома подвергались грабежу, нередко конфиденциально информировали о том, что за изрядную плату имущество можно вернуть. Процветало и похищение людей – причем не только детей, но и видных граждан. Словом, налицо были все способы добывания средств, привычные для современной мафии, не хватало лишь названия, чтобы сходство стало полным.

Против злоупотреблений такого масштаба правительство мало что могло сделать. Двадцать пять отдельных полицейских отрядов на острове насчитывали в общей сложности всего 300–350 человек. Они старались как могли, порою даже производили случайные аресты; но когда злоумышленника доставляли в суд, скромной взятки обыкновенно оказывалось вполне достаточно для оправдательного приговора. Судьи, как правило, приобретали свои должности подкупом; потому для них было естественным пытаться так или иначе окупить свои затраты. В отчаянии король прислал было «выводок» честных судей из Неаполя, но эксперимент не удался. Во-первых, они не понимали ни слова на местном диалекте, а местные отказывались «разбирать их тарабарщину». Во-вторых, этих новоприбывших откровенно презирали; как вспоминал один неаполитанский судья, отправленный в Трапани, «едва ли найдется здесь такой чиновник, который не пресмыкался бы перед аристократами и не получал бы прибыли от своей должности».

Аристократия в самом деле не имела причин жаловаться – в отличие от всех остальных. Сицилия оставалась по-прежнему отсталыми задворками Европы; для тех, кто питал какие-либо амбиции, она не сулила будущего. Всего один пример: композитор Винченцо Беллини, подобно Алессандро Скарлатти полутора столетиями ранее, был вынужден уехать с острова, чтобы прославиться; оставаться в родном городе Катания означало обречь себя на прозябание в неизвестности. Между тем для сотен людей в городах и в сельской местности положение становилось попросту отчаянным; многие крестьяне уже находились на грани голода. Никаких заметных улучшений не происходило; наоборот, с каждым днем ситуация как будто делалась хуже. В данных обстоятельствах серьезное социальное потрясение, разумеется, было лишь вопросом времени.

Никто лучше короля Фердинанда II не понимал, что Сицилия представляет собой открытую рану; но король был не в силах что-либо изменить. Как сетовал один иностранный посол, «хотя король и его министры вполне осознают бедствия, терзающие Сицилию, они не обладают ни достаточными способностями, ни необходимыми средствами, чтобы справиться с этими бедами, а потому оставляют все на волю судьбы». Фердинанд совершил даже нечто большее; после пяти лет бесплодных попыток осчастливить остров он в 1835 году напрочь отказался от стремления «исправить» процессуальное законодательство и, безусловно улавливая, как говорится, дуновение революции в воздухе, прибегнул к репрессиям. Иностранные книги запретили, была введена суровая цензура. Отчаянные меры наподобие вот таких нередко оказываются контрпродуктивными; неудивительно, что всего два года спустя на острове вспыхнул короткий, но яростный бунт, предвещавший худшее в будущем.

Все началось в 1837 году после внезапной эпидемии холеры, болезни, прежде неизвестной в Западной Европе; каким-то образом разошелся слух, что заразу преднамеренно распространило правительство. Нам подобное обвинение кажется смешным, однако, как сообщалось, такую точку зрения разделяли несколько профессоров из университета Палермо и даже сам архиепископ. Мужчины, женщины и дети умирали сотнями и тысячами, остров охватила паника. В самом Палермо было относительно спокойно, зато в Сиракузах случились серьезные беспорядки, в ходе которых были забыты те слабые тени закона и порядка, какие там существовали, и несколько сотен людей лишились жизни. Наиболее примечательна реакция Катании, где уличный бунт внезапно перерос в демонстрацию с требованием независимости Сицилии. Как обычно, впрочем, мятежников подвело отсутствие дисциплины, сплоченности и надлежащего планирования. После нескольких арестов и ряда казней Сицилия возвратилась к прежнему прозябанию.