Обратный адрес. Автопортрет - читать онлайн книгу. Автор: Александр Генис cтр.№ 40

По-моему, Довлатов, заново открывший «средний штиль» Ломоносова, и сам не заметил совершённой им революции. Сергей просто физически не выносил, когда пишут «пах» вместо «пахнул», а за «представлять из себя», мог, как я выяснил, преследовать неделями. Возделывая и пропалывая наш грамматический садик, Довлатов расчистил почву для всех. В «Новом американце» все стали взыскательными читателями других и настороженными писателями для себя. Боясь позора, мы, готовые отвечать за каждое лишнее, неточное или скучное слово, писали, озираясь, как в тылу врага.

Больше всех – по три полосы – сочинял Леша Орлов, влюбленный в баскетбол. К сожалению, им не интересовался, несмотря на двухметровый рост, Довлатов, и спортивные страницы считались рекламой, что не останавливало Лешу. Жилистый и тощий, он напоминал игрушечного зайчика из рекламы батареек «Дюрасел». Когда все выбивались из сил, Леша подрабатывал таксистом, писал про политику, соблазнял дам и заполнял случайные паузы, хлопая, как на стадионе, в ладоши: «Спар-так».

Кино занималась пара энтузиастов. Батчан был учен, Шарымова – старше и опытнее.

– Вы не можете меня к ней ревновать, – однажды сказал Довлатов, – потому, что мы встречались до вашего рождения.

Про жизнь писал все тот же многострадальный Рыскин. Знаток немецкой философии, поэт в душе и на деле, он трижды поступал на курсы программистов и возненавидел компьютеры, так и не научившись их включать. Гриша боялся нищеты, ел про запас, а на черный день купил два дома в трущобах – по доллару каждый. Когда выяснилось, что за недвижимость надо платить городу налоги, Рыскин с огромным трудом от нее избавился и наконец обрел достаток, став профессиональным массажистом. Работа открыла ему Америку в своеобразной перспективе, о чем Гриша сочинил интересную книжку. Я написал на нее хвалебную рецензию. Называлась она «Ниже пояса».

Самым симпатичным в редакции был художник Длугий. Ученик нонконформиста Немухина, рисовавшего игральные карты, Виталий из уважения к учителю ограничивал себя костями домино. Когда его пригласили на выставку в Латинскую Америку, мой брат, писавший, кстати сказать, в газету под псевдонимом «Тетя Сарра», посоветовал Длугому послать картины не самолетом, а телеграфом: дубль-два, пять-один, четыре-пусто.

Рядом с Довлатовым малогабаритный Виталька казался щенком и был таким же задиристым.

– Я – не Рембрандт, – говорил он в ответ на любые претензии, – я – Длугий.

Это не помогло, и Сергей его чуть не задушил, когда в разгар борьбы за свободу профсоюза «Солидарность», Длугий раскрасил польский флаг зеленой и коричневой краской.

– Почему же это флаг у нас на обложке не красно-белый? – еще сдерживаясь спросил Сергей.

– Это – условные цвета, – заносчиво ответил Длугий, – настоящее искусство не унижается до копирования действительности.

Он не успел договорить, как мы с Петей повисли на Довлатове, зная о его отношении к авангарду.

К счастью, оба были отходчивы. Обложку переделали, и в знак примирения Сергей подарил Длугому свою книжку с автографом.

– Люблю тебя, Виталий, – вывел Довлатов, – от пейс до гениталий.

3

«Новый американец» удался: нас читали, любили, приглашали в гости, многие даже подписывались. Купаясь в счастье, мы жили в долг и впроголодь, ибо чем лучше шли дела, тем меньше оставалось денег. Решая парадокс, Сергей, который с первого дня трудился в газете даром, пришел к выводу, что нас может спасти профессиональный менеджер.

– В нашей газете, – объявил Довлатов на чрезвычайном общем собрании, – вдоволь журналистов, художников, критиков, поэтов и фотографов, но никто не умеет считать деньги.

– А что считать-то? – спросил Рыскин, но его зашикали.

– Мы – дети социализма, – сокрушался Сергей, – по-нашему лучше украсть, чем продать. Газете нужен настоящий хищник-эксплуататор, который сумел бы нажиться на наших талантах.

Каждый представлял его себе по-своему. Довлатов заранее благоговел, я – ненавидел.

Первый пришел в редакцию своим ходом. Полный, с пшеничными, как у модного тогда Леха Валенсы, усами, он, обладая опытом в крупном американском бизнесе и не нуждаясь в прибыли, согласился помочь исключительно из жалости.

– Я буду продавать перочинные ножи, и с каждого газета получит 5 % практически даром – за две полосы рекламы. Представляете, сколько в год набежит?

Мы не представляли, но боялись спросить, чтобы не показаться идиотами. Не выдержав затянувшегося молчания, я сменил тему.

– Вы читали Джойса в оригинале?

– Ну а сам-то как думаешь? – сказал он, снисходительно улыбаясь.

Через неделю усатый бизнесмен исчез, и мы еще долго получали письма с просьбой вернуть деньги за оплаченные, но так и не доставленные ножики. Сергей всем вежливо отвечал, однако, и это не отучило его искать богатых.

Следующим менеджером был юный американец, только что закончивший престижный Дартмутский колледж по специальности «Макроэкономика».

– Говорят, он хорошо играет в футбол, – сказал порекомендовавший его профессор Лосев, – жаль, что не в наш.

Вникнув в ситуацию, юноша нашел решение:

– Как показывает экономический анализ, причина дефицита кроется в том, что ваши доходы меньше расходов, и это значит, что надо попросту сократить последние, – вывел он и перестал платить типографии.

Когда газета не вышла в срок, этот менеджер тоже исчез.

Третьего Боре Меттеру привел сосед, с которым он ездил в лифте. Тщедушный молодой человек в трениках сразу взял быка за рога.

– Я спасу газету, – пообещал он, – надо, чтобы Бунину было где печататься.

– Но Бунин умер, – сказали мы.

– Какое горе! – воскликнул менеджер.

Этот не успел навредить, потому что наш рекламный агент Миша Бланк спустил его с лестницы, узнав в нем дилера, продавшего ему автомобиль без мотора.

Довлатов, однако, не потерял веру в большой бизнес и на каждую планерку приводил новых воротил.

Один, с лишаем, велел нам писать с огоньком, другой требовал выгнать Бахчаняна, третий предлагал продать газету хасидам, четвертый – баптистам, пятый пообещал взять все расходы на себя и попросил жетон для метро на обратную дорогу. Самым обнадеживающим считался крупный, судя по приговору, биржевой маклер, но ему грозил долгий срок.

Все они смотрели на нас сверху вниз, видя, что мы готовы работать даром – как каторжники, боявшиеся, что у них отберут тачку.

Когда газета отчаялась разбогатеть, мы согласились обеднеть и ввели мораторий на собственные зарплаты, приучившись обедать в гостях, в том числе – у моих родителей. Но и за накрытым столом редакция продолжала заседать.

– Чтобы расшевелить читателя, – говорил Довлатов, – газете нужна склока.