Держи голову выше: тактики мышления от величайших спортсменов мира - читать онлайн книгу. Автор: Брэндон Снид cтр.№ 92

Крэш основал Float Lab в 1999 году. До той поры он прожил уйму жизней. Работал звукоинженером, периодически участвовал в озвучке фильмов и был тесно связан с музыкальной сценой, на которой было очень много наркотиков. «Наркотики, мужи-и-и-ик, – говорит он. – Когда-то я обожал кайфовать. И кайфовал ЗНАТНО!»

У него очень густой, глубокий, резонирующий голос, а речь его решительная, чеканная. Когда он сосредоточен, слушать его легче легкого. Когда нет, он сбивается на тирады, полные отрывистых, незаконченных предложений, из-за чего складывается ощущение, будто его язык не в состоянии поспеть за мыслями.

К концу девяностых ему было под сорок. Крэш устал кайфовать. «Всё было не так, как в старину. Ну да, когда-то у тебя были товарищеские отношения с пацанами, имевшими отношение к сцене. Всё это кануло в прошлое. Все изменились. Они стали жуткими. Реально стремными. Знаешь, как говорят – нет больше чести среди воров? Я никогда не был гнилым наркушей, кем-то, кто мог подставить тебя и украсть твои деньги. Эти же ребята в большинстве своем теперь такие. Ты не захочешь иметь дел с нарколыгой, потому что у них есть склонности. А я хотел продолжать оставаться толковым человеком, достойной личностью. Я не ворую. Я работаю».

Крэш в то время работал в Голливуде, сдавая в аренду 16 студий для репетиций. «Два здания, переполненные наглухо отбитыми детишками. Ну я серьезно, их там было сотни три, наверное. Любая дверь, какую ни открой, скрывала за собой какую-нибудь сцену. Перекресток бульвара Голливуд и Вайн-стрит, ну ты понял? Тогда там было угарно… Но мне хватило, и я просто захотел уйти».

Он перестал сдавать студии в аренду, потом уехал и из Лос-Анджелеса, а после, сняв ранчо где-то милях в десяти к югу от Вегаса, ушел и из социума.

Дурь тоже бросил. Ну, настоящие наркотики. Травку он всё так же любил и любит до сих пор. Но всё остальное – ни-ни. «После двадцати пяти лет употребления наркотиков я просто остановился», – говорит он. Он хотел порвать со всем этим. Хотел сосредоточиться на своей собственной музыке после долгих десятилетий, на протяжении которых помогал другим людям делать их музыку. У него была своя группа, даже имевшая кое-какие локальные успехи, но от по-настоящему большого прорыва её отделяли одна-две удачные песни. Он не углубляется в детали, говоря лишь: «Прежде меня лишали возможностей, которые сами шли мне в руки, и тогда я… ну, кое-что случилось, и я оказался в том незавидном положении… в крайне неподходящем состоянии ума».

На ранчо он построил собственную студию звукозаписи. «Там было всё, мать твою, – говорит он. – Студийные магнитофоны, аналоговые, цифровые тоже, и оборудование для обработки и сведения. Ситуация сложилась весьма приятная».

Но начав работать, он столкнулся с трудностями: его терзали какая-то неясная боль, огорчение и подавленность. Почти каждый день он заходил в одну из комнат, где усаживался на диван перед стеной, на которую проектор выводил ему какой-нибудь фильм, или включал музыку так громко, как только мог, и просто сидел. «Я вновь вернулся в начало, – вспоминает он. – Это случалось со мной не раз, я уже разрушал то, что некогда строил. Я снова и снова проходил путь и создавал какие-то вещи, а потом всё запарывал из-за тяги к развлечениям, к безумным поступкам, к… ну, телкам там и прочему, ты понял. Слишком далеко заплыл. Тяжело собрать мозги в кучу, когда ты так далеко заплываешь».

По всей территории его ранчо были разбросаны большие бочки – по всей видимости, счел он, раньше их наполняли водой для лошадей. Однажды он засунул свою голову в одну из бочек, чтобы попеть. (Она была пустой.) Чтобы лучше услышать звук собственного голоса. Акустика, все дела. Только на этот раз в той бочке включился его разум. Его что-то зацепило, что-то такое в этой темноте, где не было слышно ни звука, ничего вообще. Когда он вытащил голову из бочки, его осенила мысль. Я должен строить такие штуки.

«Я даже понятия не имею, что вообще такое эти камеры депривации?» – говорит он и ржет над самим собой.

Он счел, что эта мысль, должно быть, выбралась откуда из глубин архивов его памяти – когда-то давно он видел фильм 1980 года под названием «Другие ипостаси», экранизацию романа Пэдди Чаефски, вышедшего в 1978 году. В основе книги лежала работа доктора Джона Лилли, знаменитого врача, невролога, психоаналитика, известного писателя, философа и изобретателя, а еще – психонавта. Среди множества его проектов было изобретение камеры сенсорной депривации, которую он разработал в 1954 году, трудясь в Национальном институте психического здоровья. Затем наступили шестидесятые, он принялся экспериментировать с ЛСД и анестезирующим кетамином и регулярно испытывать эти вещества на себе, находясь в камере.

В фильме «Другие ипостаси» доктор, образ которого был списан с Лилли, занимается такими же экспериментами, и со временем они приводят его к тотальной генетической деградации, обращая его в обезьяну.

Крэшу эта идея с превращением в обезьяну не слишком пришлась по душе, но попев в бочке, он подумал, что получил некое божественное послание, некий сигнал от высших сил. «Это было самое странное, что случалось со мной в жизни. Внезапно, когда я вытащил свою голову из этой штуки, я почувствовал себя другим человеком. Одним из побочных эффектов, сопутствовавших наступлению этого осознания, стало то, что я перестал ощущать неудовлетворенность своим местом в этой жизни».

Не то чтобы у него были представления о том, как строить камеры сенсорной депривации, нет – у него не было ни малейших догадок. Он даже не был уверен в том, что они действительно существуют, пока не начал наводить справки. Он раскопал книжку, которую написал Лилли. Она называлась «Центр циклона», и с нее все и началось. «Я начал строить одну камеру, опираясь только на воображение, – рассказывает он. – Раньше я строил ночные клубы. Мне нравится строить – брать кучу дерьма и превращать ее в нечто».

Когда Крэш завершил строительство камеры, он принялся испытывать ее – каждый день он помещал себя в нее примерно на час. «Она просто уничтожала меня, – рассказывает он. – Я забираюсь в эту штуку, и она начинает препарировать меня. Как будто показывает мне меня самого. И я такой: «Вау!» Это было очень непросто, потому что в тот период своей жизни я был, как бы это сказать… повернут в сторону странностей. Я прошел через многое. Двадцать пять лет наркотиков все-таки, а еще эта… причастность к миру музыки. И когда я забирался в эту штуку, мужик, никакого умиротворения я не ощущал. Это был самый странный мой опыт. Я каждый день залезал в нее. Чтобы она на протяжении часа выбивала из меня все дерьмо».

После флоатинга ему уже не были нужны ни фильмы, ни музыка. «Я выбирался из этой камеры, усаживался на диван и уже ничего не включал. Просто сидел с мыслями типа: «Ого. Так круто. Я могу просто так сидеть здесь, и мне не нужно ничем бомбардировать свой мозг».

Спустя примерно год после того, как Крэш начал регулярно устраивать себе сеансы флоатинга, они перестали быть для него пыткой, а напротив, стали для него огромным стимулом бросить наркотики. «Эта штука выручила меня, – поясняет он. – Ибо я должен был измениться. Я уже не тот человек, которым был. И именно поэтому я смог бросить».