Любовь - читать онлайн книгу. Автор: Карл Уве Кнаусгорд cтр.№ 92

— Карл Уве, я знаю, ты пишешь книги. Я их пока не прочитал, но слышал много хороших отзывов. И вот хочу, чтобы ты знал: я очень тобой горжусь, Карл Уве. Очень. Да…

— Приятно слышать, — сказал я.

— У вас с Линдой все хорошо?

— Да-а.

— Ты хорошо с ней обращаешься?

— Да.

— Это хорошо. Не бросай ее никогда. Никогда. Тебе понятно?

— Да.

— Ты должен о ней заботиться. Хорошо с ней обращаться, Карл Уве.

Он заплакал.

— У нас все хорошо, — сказал я. — Не стоит беспокоиться.

— Я старый человек, — сказал он. — И я через многое прошел, понимаешь ли. Я пережил больше, чем обычно выпадает людям. Сейчас моя жизнь — не бог весть что. Но я сосчитал, сколько мне еще жить. Знаешь?

— Да, помню. Когда мы приходили в гости, то как раз об этом говорили.

— Да, точно. А с Берит ты не знаком?

— Нет.

— Она очень добра ко мне.

— Это я понял, — сказал я.

Он внезапно насторожился:

— Понял? А как?

— Ну, Линда рассказывала немножко, и о Берит, и об Ингрид. И…

— Не буду тебя больше мучить, Карл Уве. У тебя наверняка много серьезных дел.

— Да нет. И какое же это мучение…

— Передай, пожалуйста, Линде, что я звонил. Всего хорошего!

Он положил трубку, я даже не успел попрощаться. Мы проговорили меньше восьми минут, увидел я на дисплее. Линда фыркнула, когда я рассказал ей.

— Тебе не обязательно все это выслушивать, — сказала она. — Когда он позвонит следующий раз, не бери трубку.

— Меня оно не напрягает, — сказал я.

— А меня напрягает, — сказала Линда.

В Линдином репортаже ничего этого не было. Она вырезала все, кроме его голоса. Но в нем осталась вся полнота рассказа. Он говорил о своей жизни: голос наполнялся печалью, когда он вспоминал, как умерла мама, и радостью, когда он рассказывал о первых годах взрослой жизни, но и покорностью, когда он дошел до переезда в Стокгольм. Признавался, какая для него нагрузка — наличие телефона, как он проклинал это изобретение человечества и в течение долгого времени прятал в шкаф, убирал с глаз долой. Описывал свои будни и свои мечты, самой главной оказалась — завести свой конезавод. Он представал человеком в своем праве, а в самом рассказе его было нечто гипнотическое, с первых фраз вас затягивало в его мир. Но больше всего репортаж рассказал, естественно, о Линде. Когда я слушал ее репортажи или читал ее тексты, я приближался к ней, той, какая она на самом деле. Как будто уникальное в ней становилось видно только тогда. В ежедневной суете оно тонуло в делах и заботах, таких же, как у всех, и я не видел ничего из того, во что так неистово влюбился. Я не то чтобы забывал, но не думал о нем.

Как такое возможно?

Я взглянул на нее. Она смотрела на меня со старательно деланным безразличием. И слишком быстро скользнула взглядом вниз, на стол, магнитофон и кучу проводов под ним.

— Ничего не меняй, — сказал я. — Уже все как надо.

— Тебе кажется, нормально?

— Замечательно!

Я положил наушники на магнитофон, потянулся и поморгал.

— Меня репортаж растрогал, — сказал я.

— Чем?

— Его жизнь — некоторым образом трагедия. Но когда он так рассказывает, она наполняется жизнью, ты понимаешь, что это — жизнь. И у нее есть своя ценность независимо от того, что с ним случилось. Это банальности, но одно дело знать, а другое — прочувствовать. Когда я сейчас его слушал, я как раз пережил это.

— Фух, — выдохнула Линда. — Ты меня обрадовал. Тогда я, наверно, могу ничего не переделывать, только сам звук подправлю. Этим я в понедельник займусь. Но ты уверен?

— Уверен на все сто, — сказал я и встал. — А теперь пойду покурю.

Во внутреннем дворе задувал холодный ветер. Двое ребят из нашего дома, а больше у нас ребят в доме и не было, — мальчик лет девяти-десяти и его сестра лет одиннадцати-двенадцати — гоняли мяч напротив ворот в противоположном конце двора. Громкая навязчивая музыка неслась из кафе «Глен Миллер» прямо за нашей оградой. Мама, она растила их одна и вид имела изможденный выше среднего, распахнула окна на верхнем этаже. По доносившимся из квартиры звукам я догадался, что у нее в разгаре уборка. Мальчик был полноват и, видимо, в качестве компенсации выстриг себе гребень на голове, чтобы казаться крутым. Еще его отличала неизбывная синева под глазами. Когда сестра приводила домой подружек, он в одиночку развлекался с мячом или ползал на лазилках, демонстрируя всем, что ему и одному неплохо. Но когда ему везло, как в этот вечер, и у сестры не находилось занятия интереснее, чем проводить время с ним, он оживлялся и вкладывался в игру, увлекался ей. Иногда у них наверху вспыхивали шумные ссоры, случалось, что и на троих, но обычно скандалили он и мама. Пару раз я наблюдал, как их забирал отец, мелкий, тщедушный, болезненного вида человек, очевидно не в меру пьющий. Сестра отошла к ограде и села там. Вытащила мобильник из кармана, и из густой темноты в том углу двора засияло ее лицо в свете экрана. Брат бил мячом в стену, раз за разом. Бум. Бум. Бум. Мать высунулась в окно.

— Прекрати стучать! — крикнула она.

Мальчик, ни слова не сказав, нагнулся, поднял мяч и сел рядом с сестрой, она тут же повернулась к нему боком, не сводя глаз с экрана.

Я запрокинул голову и посмотрел на две освещенные башни. Волна нежности и боли нахлынула на меня. О, Линда, Линда.

Во двор вошла соседка, живущая с нами дверь в дверь. Я смотрел, как она аккуратно закрывает калитку. Ей было за пятьдесят, выглядела она, как в наши дни выглядят пятидесятилетние, а именно — искусственно моложаво. Копна светлых крашеных волос, полушубок, на поводке — мелкая любопытная собачка. Соседка как-то упомянула, что она художник, а с чем работает, я не уловил. Но на Мунка она не тянула. Иногда ей вдруг хотелось поговорить, и я узнавал, что она собирается летом в Прованс, а на выходные в Нью-Йорк или Лондон. Но в следующий раз она могла пройти мимо молча и даже не поздороваться. Ее дочка, тинейджерка, родившая одновременно с нами, скучать ей не давала.

— Ты же вроде бросал курить? — спросила она, не сбавляя скорости.

— Еще не вечер, — ответил я.

— У-у, — сказала она. — Ночью будет снег, помяни мое слово.

Она зашла в подъезд. Я немного выждал, бросил окурок в перевернутый цветочный горшок, который кто-то поставил у стены для этой цели, и тоже вошел в подъезд. Костяшки пальцев покраснели от холода. Я полубегом взлетел по лестнице, отпер дверь, снял верхнюю одежду и вошел в гостиную к Линде, она смотрела телевизор, сидя на диване. Я наклонился и поцеловал ее.

— Что смотришь? — спросил я.